Карла поклонилась и повернулась уходить. Голос мадам Трюдо остановил ее еще раз.
— Подожди, Карла. Подойди сюда. Перед уходом ты расчешешь мне волосы.
Карла онемевшими пальцами взяла щетку и послушно обошла мадам Трюдо, которая вынула свои заколки и высвободила тяжелые черные волосы. Медленно разворачиваясь, они пали с нее, словно мертвые змеи. Карла начала их расчесывать.
— Сильнее, девочка. Ты так ослабла, что не можешь расчесать волосы?
Она стала сильнее давить на щетку, пока руку не онемела окончательно и мадам Трюдо сказала:
— Достаточно. Ты неуклюжая девочка, неловкая и глупая. Я должна учить тебя всему, даже тому, как правильно расчесывать волосы. — Она вырвала щетку из рук Карлы, на щеках ее разгорелись пятна, а глаза яростно засверкали. — Убирайся! Уходи! Оставь меня! В субботу сразу после похорон ты накажешь Лайзу за рисование в записной книжке. Потом отчитаешься мне. А теперь уходи отсюда!
Карла схватила расписание и попятилась из комнаты, устрашенная Учителем, которая вдруг показалась демонической стороной. Она наткнулась на стул и чуть не упала. Мадам Трюдо коротко хохотнула и крикнула вдогонку:
— Неловкая, неуклюжая! И ты хочешь быть Леди? Ты?
Карла кое-как нашарила за собой дверную ручку и, наконец, убежала в коридор, где прислонилась к стене, слишком дрожа, чтобы двигаться дальше. Что-то с треском ударилось в закрытую дверь, у нее вырвался сдавленный крик, и она побежала. Щетка. Мадам Трюдо швырнула в дверь щетку.
Призрак мадам Вестфол бродил всю ночь, гоняясь в комнатах за тенями, заставляя полы скрипеть под ногами, эхо ее голоса витало в спальне-дормитории, где беспокойно ворочалась Карла. Дважды, не понимая почему, она вскакивала в страхе, напряженно вслушиваясь. Один раз Лайза расплакалась во сне, она подошла к ней и держала за руку, пока девочка снова не успокоилась. Когда рассвет, наконец, осветил комнату, Карла уже не спала, и, стоя у окна, разглядывала кольцо гор, окружавших город. Как черные тени на фоне рассеивающейся тьмы неба, они вдруг зажглись пожаром, когда солнце ударило по их вершинам. Огонь спускался все ниже, ширился, и стал всего лишь светом на листьях, обернувшимися красными и золотыми. Карла отвернулась, не в силах объяснить боль, охватившую ее. Она разбудила первых двух девочек, которые должны были идти на пост к мадам Вестфол, и после их тихого ухода вернулась к окну. Солнце уже взошло полностью, утренний свет был мягок, смазывая все резкие линии. Деревья рисовались общей зеленой массой без индивидуальных границ, скалы и земля смешались в единое целое. Птицы запели с отчаяньем конца лета и предчувствием приближения зимы.
— Карла? — дотронулась до ее руки Лайза, глядя вверх широко открытыми глазами, полными страха. — Она хочет выпороть меня?
— Тебя накажут после похорон, — с трудом выговорила Карла. — И мне придется написать в рапорте, что ты мне говорила.
Ребенок отшатнулся, уставившись вниз на черную кайму юбки Карлы.
— Я забыла. — Она повесила голову. — Я так боюсь…
— Время завтракать, а потом нам надо погулять в саду. Ты почувствуешь себя лучше, когда выйдешь на солнце и свежий воздух.
— Хризантемы, далии, маргаритки. Нет, вон те маленькие, с коричневой каймой…
Луэлья показывала цветы другим девочкам. Карла шла сзади, едва прислушиваясь и стараясь спрятать глаза от Лайзы, которая тоже тащилась позади. Она тревожилась за ребенка. Лайза спала плохо, не стала есть за завтраком и была такой бледной и изнуренной, что казалась недостаточно сильной, чтобы участвовать с ними в короткой прогулке по саду.
Важные лица теснились в мрачном старом доме, разговаривая тихими голосами. Карла почти не обращала на них внимания. «Я изменю все, если приобрету какой-нибудь авторитет, — говорила она своему молчаливому внутреннему я, которое слушало, но не отвечало. — Что я могу сейчас? Я собственность. Я принадлежу государству, мадам Трюдо и школе. Что хорошего, если я не стану повиноваться, и меня тоже выпорют? Может ли это хоть чему-то помочь? Я-то не стану бить ее слишком сильно». Внутреннее я ничего не говорило, но ей показалось, что она расслышала насмешливый хохоток столь чтимой всеми мумии.
У них же остались все эти пустые школы, мили и мили школьных коридоров, по которым не ступали ничьи ноги, столы, за которыми не сидели студенты, книги, где не рисовали ученики, и они привели туда детей и сразу увидели, кто не тянет, кто не может научиться новым порядкам, и они избавились от них. Умно. Очень умно. Они были умны, они обладали вещами, деньгами и были полны ненависти. Боже мой, как они ненавидели. Победители ненавидят больше всего. И еще больше боятся. Все время.