Никогда Тихон Степанович не разговаривал по телефону таким образом, чтобы переспрашивать, повторять слова собеседника, будто туг на ухо или не сразу понимает, о чем речь. Обычно он слушает молча и дает указания. Это он для меня повторял некоторые фразы Александра Ивановича, чтоб я почувствовал всю нелепость и безответственность своего поведения, осознал всю вину. И я осознал ее, но тем не менее некая мысль, что дело сделано и никакой уже Александр Иванович, сколько ни ругайся он по телефону, ничего не сможет переиначить, наполняла мое сердце спокойствием и даже радостью. Я поймал себя на том, что не первый раз радуюсь в эти скорбные дни. Радовался, когда удалось купить гроб, радовался, когда нашлись люди его оцинковать, а потом запаять. Радовался, когда гроб взяли в самолет, радовался, когда отец Сергий согласился поехать на похороны, радуюсь вот теперь. Те радости были, в общем-то, за себя, за избавление от хлопот, а эта, последняя, была за Степаниду Ивановну — спокойная и чистая радость.
Тихон Степанович между тем продолжал разговор.
— В доме? Наверно, и в доме служил. Народа? Наверно, все село. Не ночью же хоронили. Куда парторг колхоза смотрел? Не верится? Нарочно вас разыгрываю? Теперь послушайте меня, Александр Иванович. В селе Снегиреве есть у вас священник (вопросительный взгляд в мою сторону)… отец Сергий или как его там… Ну вот. Этот священник вчера выезжал в село Олепино и произвел там похороны. Сначала отслужил в доме. А потом сопровождал до кладбища и служил над могилой. Опять «не могло быть!». Было. Вы послушайте, что я говорю. Вы знаете, что в Олепине живет у нас писатель? Ах, даже знакомы? Тем лучше. Он вчера хоронил мать свою Степаниду Ивановну и привез на похороны этого… будь он неладен, отца Сергия. Ну, Владимира Алексеевича наказать мы не можем. У него в Москве свое начальство есть — Союз писателей. Оно без нас разберется. Кроме того, мать оставила ему завещание: похоронить ее со священником. Он как сын выполнял ее последнюю волю. Нет, вы послушайте, послушайте. С нашей точки зрения это, конечно, безобразие, но они, писатели там… Владимир Алексеевич ему сказал, что у него есть разрешение от нас. Ну, некогда было. Вообще-то, конечно, безобразие. Так вот, моя к вам личная просьба: вы этого священника сильно не наказывайте и прихода не лишайте, выговор или замечание, на вид поставьте. Не знаю, как вы там с ними поступаете. Это моя личная просьба. Владимир Алексеевич у меня, привет вам передает. Вот так. Ну, будь здоров, у меня все.
Тихон Степанович положил трубку.
— Как исключение уладили. Но в следующий раз…
— Следующего раза не будет, Тихон Степанович. Мать-то у меня одна была, Степанида Ивановна. Похоронили вчера…
— Да. Это я уж заговорился. Извини. Косицына давно не видел? Как он там? На рыбалку бы, что ли, съездить?
1967