– Посмотри, – говорит отец, – это твоя сестричка.
Отец присел. Возле лица Ловенецкого оказалось что-то сморщенное, торчащее из пелёнок, красное, напоминающее что угодно, только не человеческое лицо. Ловенецкий смотрел очень внимательно, отец ждал от него какой-то реакции, но мальчик не знал, что нужно говорить. Вдруг на этом красном клубне прорезалась тёмная щель, из которой исторглись резкие мяукающие звуки. Ловенецкий отшатнулся, а отец встал и быстро унёс свёрток вглубь дома. Нагоняя за опоздание так и не последовало, его покормили и оставили в покое.
Потребовалось очень много времени, чтобы привыкнуть к тому, что теперь он не может единолично привлекать внимание родителей, что у него появился очень опасный противник, в борьбе с которым он первое время будет терпеть болезненные поражения. Этот маленький, казавшийся Ловенецкому бесконечно уродливым, комочек притягивал всё внимание папы и мамы. Ладно мама, женщинам положено умиляться сюсюкать над любым существом, которому не исполнилось пяти лет, но даже и отец добродушно шевелил усами над колыбелькой, а по его обычно суровому и надменному лицу пробегала тень улыбки. Ловенецкий не понимал, что же в этом существе, умеющем только спать, есть и плакать такого замечательного для взрослых. Вот он, семилетний мальчик, умеет бегать и прыгать, может ножиком выстругать кораблик из куска коры и не боится мышей. Его сестрёнка просто спит в своей кроватке, но любой гость, попадающий в их дом, даже случайный, обязательно подвергался ритуалу её созерцания, с обязательными восторженными восклицаниями «ах, какой ангелочек!» или «у неё папин нос». Глупости, думал Ловенецкий, у папиного, довольно внушительных размеров носа не могло быть ничего общего с крохотной пуговкой с двумя дырочками на лице младенца.
На восьмой день её окрестили Евгенией. Ловенецкому это имя показалось странным, слишком взрослым, запинающимся на втором слоге. Теперь праздников в их семье прибавилось, ещё один день рождения и ещё одни именины. Именно праздники примирили Ловенецкого с существованием младшей сестры, потому что он любил, когда к ним в дом приходили гости, когда накрывался богатый стол, а ему позволяли идти спать позже обычного.
На один из таких дней рождения Ловенецкий получил в подарок от своего дяди атлас. Дядя Андрей, мамин брат, не делал разницы между днями рождения племянника и племянницы, подарки получали оба вне зависимости от того, чей день рождения праздновался. Спустя много лет Ловенецкий уже не мог вспомнить, чей же это был праздник, но навсегда запомнил увесистость и основательность завёрнутого в красивую бумагу свёртка, перевязанного зелёной лентой. Руки неуверенно теребили бумагу, пока мама не подала ему ножницы. Рядом стоял улыбающийся дядя Андрей и делал вид, что сам не знает, что же там завёрнуто.
– Открывай, открывай скорей! – Женечка подпрыгивала от нетерпения. Даже отец, подняв очки для чтения, смотрел с явным интересом.
Ловенецкий аккуратно развернул шелестящую, как крылья стрекозы, бумагу. Сверкая золотым тиснением, из-под обёртки показалась огромная книга. Постепенно латинские буквы выстроились в стройный ряд, давая понять, что дядя подарил ему атлас мира, чудо полиграфии, изданное в Париже несколько месяцев назад. Он не верил собственным глазам. Меньший по размерам и беднее изданный атлас в книжном магазине Френкеля стоил целых десять рублей. Сколько стоит этот даже представить страшно. Наверняка дядя купил его по подписке.
Ловенецкий открыл атлас посередине, пальцы пробежали над коричневыми горными хребтами и окрашенным в синий морем, над местами, где ему наверняка не придётся побывать. Женя заглянула через плечо и разочарованно отвернулась.