– Нет, Божоле. Это нелепо. Джесты не крадут. Мне нужно бы положить лед на голову, – растерянно говорил Лоуренс.
– За последние недели мне тоже нужно было много льда, а его не было. Что вы скажете по поводу убитого коменданта и пропавшего трубача? – спросил Божоле.
– К черту трубача, – внезапно крикнул Лоуренс. – Леди Брендон!.. Майкл Джест!.. Простите, дружище. Рассказывайте дальше. – Лоуренс лег на койку и уставился глазами в потолок.
Леди Брендон! Единственная женщина в мире.
Поезд в изнеможении полз по раскаленной земле к Лагосу, и майор Божоле продолжал свой рассказ.
– Итак, мой друг, представьте себе меня на этой крыше лицом к лицу с новой загадкой.
– Что в письме? – спрашивает сержант Дюфур.
– Признание вора, похитившего знаменитую драгоценность, – отвечаю я.
– Который из них вор? – удивляется сержант.
– Спросите меня заодно, куда девался трубач, кто стрелял из форта, когда мы появились, и, наконец, сошел я с ума или просто брежу, – сказал я, но тут же взял себя в руки и продолжал: – Лучше пойдем позавтракаем. Пищеварение – хорошая вещь. Потом обыщем форт и похороним как следует его защитников. Здесь мы оставим небольшой отряд и вернемся в Токоту. Вас я оставлю здесь комендантом.
– Меня? – недоверчиво спрашивает сержант. – Чтобы я просидел тут несколько недель?
Мы осмотрели весь форт. Нет трубача. Все видели, как он перелез через стену, и больше его никто не видел. Я перестал удивляться. Я примирился с фактами. В этом месте духи убивают комендантов, солдаты растворяются в воздухе и можно найти английское письмо в руках убитого французского унтер-офицера. Ладно. Мы не будем удивляться, мы будем делать наше дело.
Не стоит повторять вам все гипотезы, высказанные мной сержанту Дюфуру за чашкой кофе в оазисе. Чтобы их опровергнуть, не требовалось даже критически настроенного сержанта. Они просто никуда не годились. Очевидно было лишь то, что где-то существует один из защитников форта, оставивший свой штык в груди коменданта и пропавший вместе со своей винтовкой.
В четыре часа я приказал сержант-мажору поставить людей во фронт, чтобы отделить гарнизон для занятия форта. Сержант переминался с ноги на ногу и вдруг выпалил:
– Господин майор, они не пойдут. Сержант Лебоди говорит, что капрал Бриль говорит, что люди говорят…
Я его оборвал. Я выругал его в десять тысяч жестяных чертей. Накричал на него и велел через десять секунд выстроить отряд. Сержант бежал.
Я был страшно зол, особенно потому, что предвидел нечто подобное. Чего еще можно было ожидать от этих суеверных болванов? Людей они не боялись, каждый из них был героем многих боев. Но форт, охраняемый мертвецами, – для них это было слишком. Их товарищ, трубач бесследно пропал в этом форту, и они это видели. Они также видели, как Растиньяк предпочел быть убитым на месте, но не лезть в этот форт. Растиньяк, храбрейший из храбрых!
Я велел Дюфуру и Лебоди отобрать худших людей в отряде. Они либо пойдут в форт Зиндернеф, либо будут отправлены в канаву, вырытую для мертвых защитников форта.
Я подъехал к фронту и произнес речь. Это была прекрасная речь о героях, погибших во имя прекрасной Франции, и кончил я ее со слезами на глазах.
Потом я скомандовал отряду, назначенному идти в форт: «Вздвоенными рядами шагом марш!»
Отряд не сдвинулся с места. Начиная с правофлангового, солдаты аккуратно положили свои винтовки на песок и стали смирно. Правофланговый, седой ветеран Мадагаскара и Дагомеи, сделал шаг вперед, отдал честь и с деревянным лицом сказал:
– Мы предпочитаем умереть с Растиньяком!
Это был настоящий бунт. Я не ожидал, что они зайдут так далеко.
– Растиньяк не умрет, – сказал я. – Он будет отправлен в штрафной батальон. А вы, трусливые овцы… вам я предоставлю выбрать либо смерть здесь на месте, либо форт Зиндернеф… Сержант Дюфур, соберите их винтовки. Постройте остальной отряд. По команде: «Прямо по мишени…» первая шеренга встанет на одно колено и по команде: «Пли» каждый солдат исполнит свой долг.
Друг мой Джордж, я отлично знал, что этого они не сделают и чувствовал, что вышел на мое последнее строевое учение. Они боялись, что этот чертов форт их убьет, если они в него войдут, а я знал, что он их убьет, если они в него не войдут. Если я сейчас сделаю малейшую ошибку, они меня пристрелят. Заодно пристрелят и унтер-офицеров, а потом уйдут в пустыню и там погибнут от жажды или будут насмерть загнаны туарегами.
На мне лежала ответственность за этих дураков, и я должен был их спасти. Это была трудная задача, Джордж. Если я прикажу стрелять, они не выполнят приказа и тем самым станут мятежниками. Решив, что терять нечего, они пристрелят весь командный состав. С другой стороны, если я прощу назначенному гарнизону его неповиновение, то что останется от военной дисциплины!
Сержант Дюфур подошел и отдал честь.
– Они не выдержат, господин майор, – прошептал он. – Они переутомлены и одурели от пустыни… Растиньяк их герой и вождь… Они нас застрелят и все дезертируют… дайте им отдохнуть ночь… Кроме того, ночью прибудет лейтенант Сент-Андре с сенегальцами.
– Что ж, Дюфур, – прошептал я ему в ответ, – просить нам у них из милости подождать нас пристреливать, пока не прибудут сенегальцы? – И, подумав, добавил громко, так, чтобы все слышали: – Вы слишком добры, сержант. Спаги так не делают, впрочем, это не спаги, а трусливые дураки. Ладно, будь по-вашему. Я позволю им отдохнуть до восхода луны. Через четыре часа мы начнем хоронить мертвых из форта и введем гарнизон. Надеюсь, что больше некого будет хоронить. – И я поехал обратно к оазису.
Дюфур приехал через несколько минут.
– Они не пойдут в форт, – сказал он. – При луне они будут больше бояться, чем сейчас.
– Делать нечего, сержант, – отвечал я. – Если они послушаются до прибытия сенегальцев, то все будет в порядке. Если после четырех часов отдыха они взбунтуются, то ответственность за бунт не будет лежать на мне. Я сделал все, что мог, чтобы их спасти…
– Я вас пробую спасти, господин майор, – пробормотал Дюфур.
Я похлопал его по плечу и попросил прислать мне несколько солдат из отряда. Выбрать наиболее влиятельных людей. Я переговорю с ними и попробую показать им, чем такой мятеж окончится, укажу им на героизм и дисциплину, проявленную мертвыми. Потом пошлю к их товарищам и буду ожидать результатов.
Ожидая прибытия вызванных солдат, я с грустью размышлял о той пропасти, которая отделяет офицера от солдата в нашей армии. Наши солдаты слишком хорошо знакомы со своими унтер-офицерами и слишком плохо с нами. Мы совершенно ими не интересуемся и не знаем их в лицо. Зато унтер-офицеры стараются и почти всегда держат себя всемогущими тиранами. Мое положение было особенно плохо. Я даже не был офицером их легиона и не имел на них никакого личного влияния.
Солдаты прибыли, и я с ними поговорил. Попросил их повлиять на своих товарищей. Я, конечно, не говорил им о том, что случится, если отряд откажется стрелять по своим, и не пугал их винтовками сенегальских стрелков. Но я просил их подумать обо всех возможностях и надеялся, что они сами вспомнят о сенегальцах. Когда они собирались уходить, мне вдруг пришла в голову новая мысль. Надо уговорить их пройти со мной в форт и лично убедиться, что бояться нечего.
Вернувшись, они, наверное, будут хвастаться перед своими товарищами и этим разобьют суеверное настроение, созданное Растиньяком. Послушав их, каждый решит, что он ничем не хуже и дело будет сделано. Я не буду упрашивать их пойти со мной в форт. Я просто предложу им, лучшим солдатам, посмотреть на достопримечательности форта, пока форт не убрали.
– Подождите, – сказал я. – Может быть, среди вас найдутся люди такие же храбрые, как трубач? Достаточно храбрые, чтобы войти со мной вместе в пустой форт?
– А где трубач? – пробормотал кто-то из группы, и вдруг я услышал совершенно неожиданную реплику, произнесенную шепотом по-английски: «Бедди, я хочу увидеть живое привидение». Затем ответ, тоже шепотом: «Дело, Хэнк, я хочу увидеть дух старика Броуна».