– Должно быть, это выматывает, – пробормотала Честити, на ее лбу появились морщинки.
«Выматывает, черт побери».
Сознание превратилось в своеобразную карусель, крутившуюся по кругу. Каждый новый сценарий давал свой результат, но я никак не мог изменить саму схему, независимо от того, как сильно этого хотел. Я говорил себе эти истины, как теперь делился и с Честити.
– Теперь мой мир состоит из сожалений и печали, – голос почти сорвался на последнем слове, меня захлестнуло горе от кончиков пальцев ног до корней волос. Мир задрожал, угрожая поглотить меня.
В мою ладонь скользнула теплая рука. Честити сжала мои пальцы, даря успокоение и силу. Земля перестала дрожать, и я смог вдохнуть полной грудью.
– Ты здесь, – почти шепотом проговорила она. Другую руку Честити положила мне на грудь, накрывая медленно колотившееся сердце. – Ты не можешь умереть вместе с ним. Тебе нужно жить за вас обоих.
Мои плечи поникли, и я склонил голову, поскольку она вдруг стала слишком тяжелой.
– Я пообещала себе, что стану жить ради своей мамы, – сказала Честити дрожащим голосом. – Она бы не хотела, чтобы жестокость судьбы помешала прожить мне лучшую жизнь, потому мама всегда со мной, словно призрак, привязанный к сердцу. И оно бьется за нас обеих. Мы словно обе живы.
Не задумываясь, я поднял руку и прижал ее к сердцу Честити. Она не отстранилась и даже не дрогнула. Дело было не в прикосновении. Просто два человека разделяли боль, учились жить без нее, искали связь, способную помочь нам двигаться дальше, дышать, стоять, переставлять ноги, пока зияющая рана не перестанет болеть.
Тук. Тук. Тук.
– Пойдем, – улыбнулась Честити, разрывая наш контакт и возобновляя путь к месту назначения. Я ни с кем не говорил о Робби, но ощутил, что это мне помогло.
Мы шли в тишине несколько шагов. Но молчание не напрягало, просто было.
Честити подтолкнула меня к зарослям деревьев и сама стала пробираться вперед.
– Собираешься заманить меня туда и делать все, что тебе захочется? – протянул я.
Игриво шлепнул ладонью, она повела меня дальше среди деревьев, на ботинки моментально приземлились капли грязи.
– Если ты говоришь о том, чтобы надрать тебе задницу, то возможно.
– Тогда, может, я побуду садистом, – рассмеялся я, прошагав дальше.
– Думаю, ты имел в виду «мазохистом», – заметила она, уворачиваясь от веток.
Как раз в тот момент, когда я собирался спросить ее о разнице, деревья расступились, и нам предстал старый парк. Местность была покрыта подлеском, горка и качели проржавели за годы забвения. Это жутко, но одновременно прекрасно.
– Избегай змей, – сказала она мне, ее южный акцент стал отчетливее, когда Честити заговорила об опасностях.
– Почему здесь? – спросил я, взяв ее за руку, чтобы помочь перебраться через ветки.
– В конце пятидесятых это место было частью владений Миллеров. Они умерли более двух десятилетий назад, и теперь их земля заброшена. Природа стала возвращать себе свое. Дом разрушился, и его, в конце концов, снесли, когда неподалеку напали на девушку и привезли ее сюда.
Нахмурившись, я опустился на качели и попытался их сдвинуть. Они громко запротестовали, но все же поддались, осыпая мою голову оранжевой пылью.
– Стемнело, – прокомментировал я, и Честити улыбнулась, демонстрируя белоснежные зубы. – Не боишься приходить сюда? – спросил я, осматривая лес и садящееся солнце. Температура как-то резко упала, и место стало куда более жутким, чем раньше.
– А чего мне бояться? Каковы шансы, что мы оба окажемся серийными убийцами? – спросила она, прищурившись.
Спустя несколько мгновений мы оба разразились смехом.
Честити нравилась мне все больше и больше.
– Но я серьезно, не приходи сюда одна, – предупредил я, желая ее защитить, что удивило нас обоих.
– Не буду, обещаю. Это может быть нашим местом.
«Наше место». Мне понравилось.
Мы говорили долгие часы, ни о чем и обо всем, пока над нашими головами не засветила луна. Я знал, что скоро наша ночь подойдет к концу, но мне очень этого не хотелось.
Здесь было так спокойно. Вдали от суеты и университетского напряжения. Подальше от репутации и слухов.
– Почему хороших девушек всегда привлекают плохие парни? – спросила Честити, когда мы подходили к моей машине.
– А я плохой? – вызывающе выгнул я бровь.
– Тебе следовало спросить, хорошая ли я, – возразила она. Мы медленно затормозили возле машины.
– И как?
Воздух между нами стал буквально осязаем. Кожа загудела, когда Честити подошла ближе.
– Я не хочу быть такой рядом с тобой, – прошептала она.