– Хочешь, приготовлю тебе кофе? – спросила Честити, расчесывая волосы одной из старых маминых расчесок.
– Нет, – я оглядел ее с ног до головы. Ни за что я не позволю отцу увидеть ее в одной рубашке. – Я сам принесу что-нибудь горячее, а ты чувствуй себя здесь, как дома, – сказал я, отметив, что она или отец убрали лужу у кровати, поскольку в комнате было чисто и немного пахло хлоркой.
Я спустился вниз по лестнице на немного дрожавших ногах и зашел в погруженную во тьму кухню.
Включив свет, я едва не подпрыгнул. За барной стойкой со стаканом чего-то в руках сидел отец.
– Почему в темноте? – хрипло произнес я, моему телу было явно не по себе после столь интенсивного цикла мытья.
– Тебе снятся кошмары, – констатировал он.
Я остановился по другую сторону от стойки и посмотрел на него.
– Я слышал твои крики по ночам. На время они прекратились, но сегодня... – отец нахмурился, проведя ладонью по волосам и дернув за пряди.
– Я слишком много выпил, – признал я.
– Ты винишь себя?
Он уже знал ответ на этот чертов вопрос.
– Мы все виним меня, – поправил я его.
Он смахнул что-то с лица. Отец плакал?
– Это не твоя вина, – прохрипел он.
«Лжец».
– Я отрицал. Проще было винить кого-то другого. Потеря Робби – самое тяжелое испытание в моей жизни, – признал отец.
Он никогда прежде так мне не открывался. Жаль, что отец не смог сказать мне этого несколько месяцев назад.
– Это я, – проскрежетал он.
Я вцепился в стойку, костяшки пальцев побелели.
– Что ты?
Шмыгнув, он вытер нос рукой.
– Я сказал Робби идти пешком, – выдохнул отец.
У меня все поплыло перед глазами. Я ничего не понимал.
– Когда... как? – качнул я головой. В его словах не было никакого смысла.
– Он плохо себя чувствовал. Позвонил мне с телефона друга. И сперва я сказал ему ждать тебя, но когда он пожаловался на тошноту, то мне пришло в голову попросить его самого прийти в мой офис.
Отец снова дернул себя за волосы, словно наказывал.
Я даже не мог пошевелиться.
– Почему? Почему ты не смог к нему подъехать? – потребовал я.
Меня затошнило от его признания.
Он все это время знал такие подробности и держал их в себе. Эгоистичный ублюдок. Бедный Робби, мы оба его подвели.
День, когда я потерял Робби, стал самым мрачным в моей жизни, с тех пор топя меня во мраке. И все это время отец не мог поделиться со мной этой крупицей информации.
Сейчас он сокрушенно смотрел на меня, его подбородок дрожал, а из глаз текли слезы.
Да пошел он.
– Я трахался, – наконец, признался отец. – Мелисса уезжала в отпуск, и я хотел в последний раз ее трахнуть, прежде чем не увижу следующие две недели.
Держатель для посуды пролетел через всю комнату даже прежде, чем я осознал, что запустил им в отца.
– Меня от тебя тошнит, – рыкнул я.
Меня била крупная дрожь от его слов.
Это была его вина, а не моя. Я не убивал Робби.
– А что было бы, если бы он добрался до офиса?
– Мы уже заканчивали, – признался он с отвращением к самому себе.
Я снова и снова прокручивал в голове ту ночь. Пешком оттуда до офиса отца минут двадцать? Может, около тридцати, поскольку ноги Робби были короче моих.
– А ты не удивился, что он не объявился? – вскипел я.
Сглотнув, он откинулся на спинку стула и глотнул из стакана.
– Твоя мать, – пробормотал отец, прежде чем сделал еще глоток. – Она нас поймала, – пробубнил он прямо в стакан.
Это в тот вечер мама застала его трахающим секретаршу?
– Потому она и хотела, чтобы ты забрал Робби. Следила за моим офисом, как чертов частный сыщик.
В теле запульсировала энергия. Я обогнул стойку, подняв отца со стула и встряхнув, отчего он отшатнулся вглубь кухни.
– Не смей винить ее, мать твою, – рыкнул я, тыча в него пальцем, – и насмехаться над тем, что она сделала. Мама лишь пыталась доказать себе, что ее разум не сыграл с ней злую шутку. Все вокруг понимали, что ты кусок дерьма. Но не она. Мама всегда тебя защищала. А ты все испортил. Из-за задницы той блондинки? Она того стоила?
Я отвернулся, даже не в силах больше смотреть на него сейчас. Меня терзало желание выбить из него все дерьмо, пока он не превратится в кровавое месиво, но отец уже достаточно испортил мне жизнь. Тянуть себя еще глубже в яму я не позволю.
Когда я вернулся в свою комнату, то ощутил себя другим человек. После признания отца я словно смог снять черное клеймо со своей души.