Не делайте вид, что вы ни разу не видели ничего подобного в вашем тайном кинотеатре! Точно так же, как вы, ходил по окрестностям Иисус, этот вечный коммивояжер Австрии и ее полномочных представителей, и посматривал вокруг, не нужно ли где чего улучшить, не нужно ли кого наказать или поймать на чем-то. И при этом он встречается с вами, и он любит вас, ближних, как себя самого. А вы? Любите только деньги, которые есть у других? Да, вы выглядите похожими на него, поэтому вы пишете письма в газету и ругаете тех, у кого нет Бога, а если бы даже он у них был, они не могут вступить с ним в связь!
Все это принадлежит нам!
Женщина не жалеет своих голосовых щелей, когда машина со скрежетом останавливается. Она вопит во всю мочь, словно ее хорошо смазали, потому что вино еще действует и нежно гладит ее изнутри. Она голосит и голосит, пока ночь не раздается ввысь и вширь и в некоторых окнах не зажигаются огни. Ее дом тоже залился светом, и грузный человек, руководящий фирмой, разряжается в свое звучное тело, возможно, от волнения по поводу того, что уже считал навсегда потерянным. Он стоит перед теплой берлогой, в которой все приборы и утварь способны выполнять любые фокусы даже по прихоти детских пальчиков. «Герти, это ты?» — спрашивает он, выходя за свой узкий горизонт. Кто из живущих на этой земле захочет что-нибудь потерять? Скоро он, слава богу, снова нащупает эпицентр между ее ног, проверяя, висит ли кормушка достаточно высоко, чтобы до нее не добрался никто другой. Правда, теперь в ней много крошек. Его привычный инструмент, ведомый рукой честного ремесленника, поработает там, в родном местечке, доставшемся ему после женитьбы, там, куда не ступала чужая нога. Уж лучше ему верить в это. Он медлителен, когда речь идет о выборе между несколькими богами (спорт и политика), но очень быстр, когда передними копытами ступает на сцену, на которой все касается его самого и трудов его. Молодой человек не опускает глаз и вежливо здоровается. Из машины женщину вместе с ее халатом вытягивают боком, и она явно не выказывает желания к новому спариванию. Она переворачивалась то на спину, то на живот и погребла под собой мальчишку-озорника, молодое тело, которое сейчас праздно думает о еде. Когда муж приветствует ее на пороге, она уже знает, что сейчас он по меньшей мере полакомится ее ушами. Скоро он почувствует себя хорошо, потому что владеет не только женщиной, но и искусством, этим грозным охотником, который охотится в наших угодьях и в стереоколонках. Директор уже нашептывает на ушко жене лохматые сальности о том, что с нею скоро с ее ведома и одобрения произойдет. Как прекрасно, женщина снова дома, ребенку нужна мать. Она демонстрирует ему многие важные вещи, которые ему и без того хорошо известны по телевизионным передачам.
Бог как природа являет себя в голосах, доносящихся снаружи. Там живут служащие, они разводят руками, однако ничто не падает в их протянутые ладони. В пище, которую они едят, разверзаются раны, нанесенные животному при жизни. Они поедают и то, что выпекли сами, комковатое, подобное их телам, их неприятному смеху. Бесформенное, как их выводок, как их яростное наследство, тянущееся вслед за ними как сопли по лицу. Их дети! Их длинные караваны (на Голгофе жизни) действуют людям на нервы своим увлечением, тем, что они, равно как и телевидение, называют спортом. Иногда небольшая часть человечества разламывается на кусочки, вы разве никогда этого не замечали, когда сидели в общественном транспорте рядом с кем-нибудь, с экологически чистым продуктом природы, потому что у вас, как и у него, нет средств на автомобиль? Если да, то кроме вас этого больше никто не заметил. Некоторые из их потомков, сделанных ими ночью, не пригодны даже для работы на фабрике. Они — дыхание, пропитанное парами перегара. Кажется, их не занимают даже собственные тяжелые недуги. Вы увидите на экране душевное согласие, как у господина директора, который живет в с женой и ребенком в домашнем тепле и уюте, увидите, как тени их тел накладываются друг на друга, затемняя полдень, пока другим приходится плутовать. Это и многое другое вы увидите на экране, созданном вашим бедным любопытством (ведь вы хотите видеть самих себя, только в совсем другой роли и по возможности не в картонном обличье!). Люди в деревне видят, как директор ходит кругами под стеклянным колпаком своего желания, и замечают, что там есть место по меньшей мере еще для одного человека, и эту кандидатуру он выбрал себе сам. Все работают на его фабрике. Эта скотинка добирается на электричках, зажатая в неудобных купе, где все жуют свою колбасу и ждут худшего (что государство задвинет их еще дальше в тень). Ночь медленно опустилась и заполнила нас. Давайте спать.
Директор подходит к машине и наполовину извлекает оттуда свою жену, наполовину она сама извлекает себя из влажных рук студента и ступает на землю здешнего живописного края. Мы видим, как молодой человек, шустрый молодой шкворень, которому открыта широкая дорога и не нужна бумажная фабрика, вежливо помогает доставить женщину, половое покрытие, в ее привычный свиной закут. Свершилось. Он слышит свой рассказ о том, как подобрал ее, пьяную, на проселочной дороге. Она по-прежнему выглядит так, словно она не в себе, плохо соображает, дрожит от холода. Прямо перед входом ей приказывают собраться с силами, чтобы перешагнуть через порог. Вот и собачья будка, появляющаяся там, где отдыхают ее любимые, которых она сделала таковыми своим собственным трудом. Едва укрывшись от ока Божьего, они суют ей ладони между бедер. Да, они не могут оставить в покое свои половые органы, их маленькие стволы должны постоянно изрыгать огонь. Им принадлежит то, что они (в постоянном бахвальстве) раздули до размеров беззвучно вводимого внутрь дикого зверя по прозвищу член. Даже ребенок выказывает желание побыть вдвоем и ревет во всю мочь (он кричит дважды, как личность и как ее заместитель в малой, но точной копии!). Директор заряжает и перезаряжает грозное оружие, висящее ниже пояса. Ребенка, кроме искусства и спорта, интересует еще и поп-музыка по радио, там ее гоняют по кругу. Собственно, мне не жаль ребенка, ведь его мать вернулась к домашним берегам и судкам. Она прилипла к плечу мужа, словно смола. Его инструмент уже ощупывает изнутри стенку брюк и тянется к родной скважине. Женщина обмякла в своей упряжи, которую она сегодня не стирала, потому что для этого существует прислуга. Наемные руки стоят нынче дешево, для женщин на фабрике больше нет места, где они могли бы появиться на поверхности этого мира, не становясь сразу причиной появления живого существа. Женщин постоянно подвергают открытой дневной выработке или вышвыривают в глубокую ночь. Они рожают ребятню. Нам уже приходило в голову, что по ночам только обеспеченные переступают порог беспечного царства наслаждений, и вот тогда-то им, наконец, приходится потрудиться! Когда-то ведь и они должны это делать, раз уж однажды появились на свет и восседают в своем «мерседесе»: лишь им дано право владеть и брать.
Домашний халат (купленный в Вене, в царстве моды для богатых!) болтается вокруг тела смертельно усталой женщины. Алкоголь в ней остыл. К чему весь этот шум, который поднимает сейчас директор? Почему женщина, неприлично одетая, отправилась в игорный зал природы? Собакам не позволено бегать без привязи! Она заходится кашлем, когда муж давит ей на затылок и на совесть. Забота о жене побеждает, и он прижимает ее к груди, обвивает руками: халат нам теперь не потребуется. Лишь бы молодой человек поскорее убрался, своим присутствием он дает возможность сравнить два тела — нынешнее тело мужа и то, каким оно было изначально запланировано и подано в виде проекта в органы строительного надзора. Наберитесь терпения, в установленный срок мы позабавимся, навсегда сбросив нашу неуклюжую оболочку.
Директор бумажной фабрики в своей оригинальной версии выглядел лучше, чем мы сегодня с нашей бесчеловечной жестокостью можем себе представить. Эта женщина любит и нелюбима, и в этом она нисколько не отличается от других. Перст судьбы нельзя опередить, и это так же верно, как и то, что я сейчас показываю пальцем на вас. Женщина есть нечто еще более ничтожное, чем вообще ничего. Молодой человек смеется над благодарным директором, которому он вернул его собачонку. Он дерзко читает по лицу человека, который считает себя его соперником. Впрочем, он бы не прочь владеть бумажной фабрикой, а не грызть гранит закона и права. Он не чувствует себя равным и близким людям, которые с благостными взорами ковыляют на фабрику по недоступным ступеням, ибо им предстоит узреть того, кто дает занятие им, их членам и их любовям. О чем сейчас думает студент? О том, с кем он завтра будет играть в теннис.