- А это? - теперь палец синьорины прикоснулся к ноге падшей женщины на фреске.
Бельграно снова рассмотрел рисунок и тихо ахнул.
- Рамон! Посмотри! Мало того, что мужик будто знаком мне...Мистика.
Карвахаль не заставил себя просить дважды и почти вырвал лупу из рук Бельграно.
- Иисус Мария! - он даже задохнулся, - это надо же...
Хэмилтон не понял его изумления и подошёл ближе. Он заметил родинку на бедре вакханки, но, вглядевшись в ногу женщины на светлом охряном фоне простыней, не увидел там ничего особенного. Нога была обыкновенной, разве что сколы штукатурки кое-где скрадывали кусок щиколотки и мешали разглядеть детали интерьера.
- А что странного-то? - недоуменно спросил он.
- Странно, - неожиданно со вздохом ответил всё это время молчавший Хейфец, - что мужчина под этой потаскухой похож на Хью Гранта.
Глава шестая.
Волнение похоти развращает
ум незлобивый.
Прем. 4, 12
- Чёрт возьми... о, простите, леди, - Бельграно смутился. - Точно! В кино я его видел.
- Это не он, Франсиско, - спокойно уточнил Карвахаль, - этому три тысячи двести с чем-то лет, как я думаю. Ей - столько же.
Потом он спросил сестру, идёт ли она на виллу. Та, поняв его слова не то как намёк, не то - как приказ, кивнула, и быстро ушла. Карвахаль же снова уселся на ложе и вежливо обратился к фрау Винкельман.
- Фрау Берта, как вы полагаете, не лучше ли провести полную реставрацию после снятия со стены? И как вы порекомендуете это сделать?
Фрау Винкельман порозовела. Она была явно польщена тем, что сам Рамон Карвахаль спрашивает её совета.
- Фреска невелика, можно начать с разметки росписи на два участка, учитывая возраст, по местам худшей сохранности, - зачастила она. - Целесообразно вести разрез на всю толщину штукатурного основания. Края разреза закрепим, обработаем пятнадцатипроцентным ацетоновым раствором полибутилметакрилата, заклеим широкими марлевыми бинтами, а затем после высыхания - двумя слоями марли.
Карвахаль задумчиво слушал, потом спросил:
- Берта, а не лучше ли снять роспись целиком, без разрезов: фрагмент-то небольшой, всего девяносто на шестьдесят. У меня и щит есть метровый.
- При снятии следует учитывать особенности наложения штукатурки, - задумчиво пробормотала фрау Винкельман. - Тут однослойная штукатурка местами глубоко заходит в швы кладки. Ещё перед заклейкой следует отметить участки плотного сцепления, и, если они будут рядом с утратой штукатурки, то, закрепив и оклеив края, следует заранее отделить скальпелем этот участок от стены.
Она ещё долго рассуждала, о возможном закреплении штукатурки пятнадцатипроцентным ксилольным раствором с сушкой в семь суток, однако Карвахаль предложил ограничиться закреплением ацетоновым раствором, который даст дополнительное склеивание трещин и займёт всего день. А он за это время займётся мелкими фрагментами скола, высушит их и очистит. Он надеется, что эти фрагменты при обработке восполнят утраты. Обычно в полевых условиях подборку кусков не делают, но в той прекрасной лаборатории, которую обеспечил им мистер Тэйтон, ему с её помощью стоит попробовать провести предварительную разборку по цветовым оттенкам, рисунку и графье. Как она на это смотрит? Фрау Винкельман не возразила, любезно заметив, что когда за дело берётся такой мастер, как херр Карвахаль, получится даже невозможное.
Когда вскоре к ним подошли Гриффин и Спиридон Сарианиди, Карвахаль сообщил им, что они с фрау Винкельман считают целесообразным провести полную очистку и реставрацию в лаборатории. Гриффин кивнул, и Берта Винкельман начала подготовку фрески к снятию, а Хэмилтона попросили приблизительно определить состав найденных на некрополе арибаллов. Арчи Тэйтон по совету врача оставался у себя в спальне, и Стивен не рассчитывал увидеть Галатею до ужина.
И не увидел. Ему пришлось сидеть в лаборатории вместе с Карвахалем и Бельграно. Этого мало. Хейфец, вернувшийся в обед на виллу, тоже торчал в лаборатории, правда, не мешал Стивену, а сидел за спиной Карвахаля и вместе с Франческо Бельграно наблюдал за тем, как тот чистил кусочки росписи.
В их разговоре один раз промелькнуло что-то странное. Бельграно предложил принести выпивку, сказав, что всегда руководствовался железным принципом: "День без стакана доброго вина - это недобрый день", Карвахаль ответил, что предпочитает жить просто по-божески, а не по принципам, и спросил Хейфеца, есть ли принципы у него.
Тот покачал головой и, разглядывая фреску, пробурчал:
- Нет, принципы есть у Тэйтона, а у меня - только извечное еврейское понимание опасности.
- И ты стараешься избегать её? Разумно, - кивнул Карвахаль. - А что ты полагаешь опасным?
Еврей пожал плечами.
-Опасны танцы на канатах и пляски на гробах, разбрасывание горящих головёшек по чужим крышам и излишнее внимание к чужим жёнам, вождение в пьяном виде и одновременное употребление алкоголя с парацетамолом. Кстати, бегать по улицам от быков - тоже опасно.
-Ты удивительно разумный человек, Дэвид, - Карвахаль надавил марлевым тампоном на серое пятно скола. - А какие принципы у нашего дорогого друга Тэйтона?
- Он мне их как-то изложил, - Хейфец задумчиво почесал подбородок. - По его мнению, недостойно радоваться огорчению другого, проходить мимо чужой боли, давать невыполнимые обещания, пользоваться трудами других и прятаться за чужую спину. Разврат и низость - сугубо недостойны. Позорно отступать перед опасностью, давать волю страстям, лицемерить и терять свое лицо. Нельзя и жалеть самого себя.
- Понятно, - кивнул Карвахаль, никак не прокомментировав услышанное, только выразив надежду, то Арчи скоро станет лучше.
Медик заверил его в этом.
- А у тебя, Пако, - обратился Карвахаль к Бельграно, - есть принципы? Ты, как мне показалось, принципиальный человек! В церкви не был, небось, уже много лет, но, проходя мимо храма, как я заметил в Комотини, ты обязательно снимаешь шляпу.
Бельграно усмехнулся.
- Ну, во-первых, в церкви я был в мае, во-вторых, мой духовник мне говорил, что главное любовь к Богу и к людям, я верю в святость семьи и брака, и в то, что Царство Божие уже сегодня может воцариться "внутри нас". Не нарушай заповеди и спи спокойно - вот мой принцип. И этого вполне достаточно.
- Разумно, - кивнул Карвахаль. - Но ты, как я понимаю, веришь не только в Бога, но и в дьявола. Вчера ты не пришёл на раскоп вовремя, а все из-за чёрной кошки, перебежавшей тебе дорогу.
-Вздор, - отбрил Бельграно, - просто вспомнил, что кисть забыл в лаборатории. Не боюсь я чёрных котов, и меня дома их двое живут.
-А шестипалых, значит, боишься? - тоном провокатора спросил Карвахаль.
Бельграно неожиданно побледнел.
-А это другое дело. Боюсь. Хвостатых и шестипалых боюсь. Ведьмы это.
- А разве от них моральные принципы не спасают?
- Спасают, - чуть вытаращив глаза, кивнул Бельграно. - Когда к тебе подкатит такая шестипалая ведьма, главное, я заметил, имя Господне упомянуть. Я ей и сказал, что мне Господь наш, Иисус Христос, на женщин с вожделением смотреть запретил.
- А она что? - тон Карвахаля был весьма заинтересованным.
- Как имя божье услышала, не поверишь, так и отнесло её от меня, нечисть треклятую. "Мне нет до этого никакого дела, мистер Бельграно", ответила. Я ей и говорю: "Не хотел вас расстроить, синьора". А сам думаю: "Иди ты с дьяволу, отродье бесовское" Она мне бросила, что вовсе и не расстроена, и слиняла куда-то.
- Редкий ты моралист, - усмехнулся Карвахаль.
- Не знаю, может, и моралист, но шестипалых боюсь. А ты сам-то не моралист?
- Сознательно отвергая мораль, можно стать философом, - вздохнул Карвахаль, - но отвергая ее неосознанно, можно стать только скотиной. Я могу отступать от морали своей веры, но ни в коем случае не от догмы, на которой она зиждется, а вообще, Пако, мораль гораздо больше нуждается в практиках, вроде тебя, чем в таких, как я, теоретиках.