Но до чего они ограничены и консервативны, как узки их интересы, как велико их нежелание видеть широту мира, красоту чувства! Они неспособны принять чужие мнения, расширить своё сознание, и вечно глядят на мир сквозь призму своего ограниченного опыта. Как скучна эта унылая Берта Винкельман, как нелеп её фанатик-муж! Даже Карвахаль, притом, что он довольно талантлив, всё равно ограничен. Он совершенно не замечает женской красоты, не видит тайны жизни, которая здесь, рядом, протяни только руку...
Глупцы.
Глава двенадцатая
От вина утомлённый ум становится подобен
плохому конюху, который не может повернуть колесницу.
Василий Македонянин
Вернувшиеся из Комотини археологи решили, что праздник лучше отложить до выходных, тем более что в субботу прогноз снова пообещал дождь. В итоге Тэйтон в тот же вечер успел проверить результаты анализов, а кроме того, попросил у Берты Винкельман показать ему фреску, отреставрированную доном Карвахалем.
Самого Карвахаля в лаборатории не было, Берта вынула из шкафа упакованную испанцем работу и сняла с неё ворох папиросной бумаги. Хэмилтон с удивлением наблюдал за Арчибальдом Тэйтоном. Он стоял неподвижно и словно заворожённо, по-бычьи наклонив голову вперёд и жёстко сомкнув губы в тонкую линию. Потом покачал головой, пробормотал что-то неразборчивое и потёр лицо ладонью.
В лаборатории появился Дэвид Хейфец. Медик с порога заметил, что именно рассматривает Тэйтон, и тихо чертыхнулся.
- Некоторых, Арчи, так и тянет потрогать языком больной зуб.
- Он - мастер.
- Ты о живописце или о Рамоне?
- О Карвахале.
Хейфец подошёл и стал рядом с Тэйтоном.
- Да, отлично сработано. Он же учился живописи.
Тэйтон хмуро оглядывал фреску. Хэмилтону показалось, что он говорит совсем не о том, что у него на уме. Речь его была натужна, слова слетали с губ с каким-то незримым, но явным усилием.
- Мне как-то в отрочестве приснился сон, - неожиданно проговорил Тэйтон.
Хейфец хмыкнул.
- В отрочестве всем нам снятся золотые сны.
- Нет, - покачал головой Тэйтон, - лет в двенадцать я видел кошмар. За год до этого умер мой старший брат, и мне приснилось, что на Хэллоуин он пришёл ко мне в гости -- скелетом. Из его глаз сыпалась земля, серый пепел, он пытался что-то сказать, но рот тоже был забит землёй.
Хейфец вытаращил чёрные глаза на дружка и поёжился.
- Представляю. Ты сильно испугался?
- Нет, я стал помогать ему освободиться от земли, мне казалось, что он должен сказать мне что-то важное. Однако, как только я очистил его рот, я проснулся. Я потом много лет вспоминал этот сон и даже пытался вызвать его снова. Звал брата перед сном, просил прийти. Но Юджин больше не приходил.
- И ты стал археологом? - изумился Хейфец.
- Да, я не боялся смерти или не очень боялся. Скорее, мне нравилось заглядывать ей в глаза и пытаться узнать, что за ней - полный распад, долина теней, Елисейские поля блаженных или иное небо и иная земля. Но не каждый привет с того света радует.
- С того света? - уточнил Хейфец.
- Угу, - уверенно кивнул Тэйтон, указав на фреску. - Для меня вот это -- тот свет. По ту сторону добра и зла начинается дурная фантасмагория, и странные уподобления мёртвых теней живым лицам пугают. Скелет не страшен, это остов жизни, но он не притворяется живым. А это -- притворяется настоящим, подлинным, делает вид, что дышит, оно блудит, чудовище шестипалое, бессмертное, ненасытимое и неуёмное, прыгает в похотливом изнеможении и яростно крутит в веках своим распутным задом в вечно неутолимом сладострастии. Из века в век, как прорва, как бездонная бочка Данаид...
- Ты, как я погляжу, поэт, - Хейфец чуть иронизировал, но смотрел серьёзно.
- Боже упаси. Ладно, убери это с глаз долой.
Хэмилтона несколько смутил, но куда больше возмутил этот нелепый разговор. Тэйтон не нравился ему, этот холодный бесчувственный человек ничего не понимал в любви, был примитивен и ограничен. Теперь же он показался Стивену ещё и не совсем нормальным.
В субботу и вправду полил дождь. Вся экспедиция, опьянённая удачей, субботний вечер провела в гостиной. Поднимались тосты, звенели стаканы. Винкельман, правда, пил только пиво, зато Бельграно, Лану и Карвахаль налегали на коньяк, хотя француз вскоре исчез невесть куда. Захмелел и Гриффин, пивший, правда, только виски, зато уж в избытке. Хейфец потягивал коктейль собственного приготовления, состоявший из русской водки, ликёра "Куантро" и апельсинового сока. Спиридон Сарианиди прихлёбывал из стакана что-то непонятное местного разлива. Ни Долорес Карвахаль, ни Галатеи не было. Хейфец сказал, что миссис Тэйтон неважно себя чувствует, а Карвахаль сообщил коллегам, что у Долорес болит голова.
Хэмилтон тоже выпил - чтобы расслабиться, и незаметно сильно опьянел. На душе снова стало скверно. Все эти люди были чужды ему, и он незаметно ускользнул к себе. В спальне хотел было раздеться, но остановился, поражённый новой мыслью. А что если Галатея вовсе не приболела? Но где она? Под надзором Тэйтона? Хмель придал ему смелости. Он, пригибаясь, промчался в темноте наверх и, удивлённый, замер.
Дверь на террасу приоткрыта, ночник освещал пустую спальню Тэйтона. Значит, он с Галатеей. Странно, но застать любовницу в постели с мужем ему вовсе не хотелось. Нелепо как-то. Однако странная тишина в спальне насторожила его, и он всё же сделал несколько шагов к окну. Там никого не было, только на постели Галатеи лежала её шляпка, та, в которой она была на раскопе.
Но где же она?
Он торопливо бросился на поиски.
У стены виллы в тёмном арочном углублении на скамье сидели двое, но не в объятиях, а рядом, хоть и порознь. Мужчина тяжело упёр локти в колени и судорожно вонзил пальцы в волосы. Женщина задумчиво вертела что-то в руках, кажется, браслет.
- Ты не должен так говорить. Я буду ждать.
- Это бесчестно с моей стороны.
Голос женщины был твёрд.
- Это мой выбор. Я буду ждать.
Мужчина с шумом выдохнул.
- Хейфец вчера сказал, что летящий в бездну с пути не собьётся. Он прав. Но при падении в бездну самым неприятным оказывается то, что у неё действительно нет дна. Я предпочёл ужасный конец этому ужасу без конца. У меня уже просто нет сил.
- А Дэйв не сказал... - она умолкла.
Мужчина не задал вопроса, точно поняв её без слов.
-Он сказал, что заглядывать в будущее чересчур далеко -- недальновидно. А для меня каждый день - Гефсимания, и каждая ночь - Голгофа.
- Не говори так.
Мужчина вдруг резко повернулся к женщине.
- Рамон сказал, что она подходила к тебе на раскопе? Это правда?
В голосе женщины промелькнуло удивление.
- Да, она была в соломенной шляпке и синем платье.
Мужчина пожал плечами.
- Как же так? Хейфец при мне дал ей снотворное...
- Она казалась сонной, но...
- Проклятие. Впрочем, не стоит отчаиваться, - мужчина вздохнул. - Худшее ещё впереди.
- Не говори так.
- Рамон сильно злится?
- Нет, - покачала головой женщина. - Он давно махнул на всё рукой.
- Хоть это радует, - проворчал мужчина и поднялся.
Они появились в круглой лужице фонарного света, и Хэмилтон узнал Арчибальда Тэйтона и Долорес Карвахаль. Стивен вжался в куст, и они прошли мимо.
Хэмилтон проводил их долгим взглядом. От обилия выпитого у него всё ещё кружилась голова, а теперь он почувствовал просто дурноту. Думалось с трудом, но Стивену всё же ни на минуту не показалось, что отношение Тэйтона к сестре Карвахаля было легкомысленным. Напротив, этот тяжёлый человек явно был увлечён тяжело и страстно. Значит, Тэйтон сам изменяет Галатее - с Долорес Карвахаль, при этом запирает несчастную жену и держит её на снотворном!