Часа через два увидели мы, что к нашему дому со всех сторон бежит народ тысячами, становятся рядами, лезут на крыши, а напоследок столько собралось людей, что всех и обозреть нельзя было. Не ведая, что бы это значило и какое готовится зрелище, мы с первого раза думали, не загорелось ли где в нашем доме; но через несколько времени видим: идет прямо к нашей гостинице стража, которая обыкновенно присутствует при публичных казнях. За стражей показались на конях помощник паши, судьи, потом заплечные мастера, бирючи и палачи, с цепями в руках. Тут очи у всех людей на нас обратились. Подъехав к дому, паша и другие турки слезли с коней, и янычары с шумом и криком стали отворять наш дом, чего мы совсем не ожидали, а ждали каждую минуту, что вернется к нам наш пан. Тотчас принялись они хватать и выводить и выталкивать по галерее из дому всех, кого ни попало, и каждому надевали на шею железный круг, через который была продернута цепь. Все мы со страху разбежались во все стороны. Я уже несколько недель лежал в красной сыпи и на ногах не мог держаться от слабости, однако, видя, что делается с моими товарищами, и я не улежал в постели, залез как можно выше на чердак и, себя не помня, перескакивал под крышей с одной балки на другую; если б упал я вниз, то, кажется, тут же разбился бы на куски. Напоследок, уже совсем без памяти, забрался опять в свою постелю, и когда уже турки всех моих товарищей взяли и держали на цепях и все, что могли найти в доме, обобрали и поделили между собой, тут пришел ко мне паша, и кто-то из турок сказал ему: «Этот-де мальчик больной, пусть его вылечится, сделаем его мусульманином; оставим его тут покуда, а потом, когда вернемся, возьмем и отдадим в сераль к Ферхату-паше».
Услыхав такие слова (я умел уже кое-что понимать по-турецки), я привстал с постели и сказал им, что хочу заодно с своими товарищами быть и в радости и беде и тут не останусь, и стал просить их, ради Бога, чтобы меня тут не оставляли. И так как был, в рубашке, без исподнего платья, захватив только долгую венгерскую сукню, пошел, и свели меня вниз, где все прочие стояли, уже закованные по горлу. Как сошел я, так упал и встать не мог от слабости. Тут один из палачей надел мне на шею железный круг и хотел еще цепь продевать через него, но чаус закричал на него, чтобы оставил меня, так как я ходить не могу от болезни.
Затем отворили ворота и стали всех нас одного за другим пересчитывать, потому что все были у них на счету. Каждого человека держал палач за железный круг, и так паша сел на коня, а стражники шли около нас и разгоняли столпившийся народ. А как я не в силах был держаться на ногах, то привели мне одного турка, из носильщиков, которые за деньги носят всякие тяжести от моря в город, и посадили к нему, точно коростеля, на носильный стул за спиной, и я сидел у него, как пес на заборе. Тут, поглядев на меня, один небольшого роста турок с рыжей бородой громко закричал стоявшему около народу: «Разве это можно, чтобы такого пса нес на себе правоверный?» — и, подбежав ко мне, крепко меня ударил, так что я, совсем того не ожидая, слетел со своего коня на землю; тут он еще изо всех сил ударил меня в бок ногой и совсем бы забил, когда бы наш бывший янычар Мустафа, увидев то, надо мной не сжалился. Он был всегда добр ко мне и теперь не мог вытерпеть, видя меня в такой жалости, ухватя свою палку, отбил меня у него и закричал на него по-турецки: «Что ты вздумал убогого, больного колодника бить — нашел над кем показывать свою храбрость! Если-де у тебя дух такой геройский, лучше бы шел в Венгрию биться со здоровыми гяурами: там довольно их найдется против тебя, а это-де легко здесь бить полумертвого гяура, да над ним похваляться». А когда тот в ответ ему стал ругаться, мой милый янычар ударил его по голове палкой и в кровь разбил его, — турок же бросился на него с ножом. Тут в одну минуту собралось около янычара человек со сто да около того столько-же; стали бросаться каменьями и уже зачали рубиться, но стражники, султанские судьи и сам паша поспешно повернули назад, прискакали к нам во весь опор и под страхом смертной казни приказали всем угомониться; когда бы не это, поднялась бы из-за меня великая свалка, и нам всем пришлось бы невинно пострадать за то.