На следующую ночь (пришлось то, по Божьей воле, на день св. Иоанна Крестителя) опять напоили они свою стражу, и как только она заснула, роздали напилки всем товарищам; все тотчас перепилили клепала на своих кандалах (кроме одного немца Герштейнера, у которого на одной только ноге было надпилено клепало) и один за другим в темную ночь вылезли в отверстия через крышу. Оба грека, люди опытные в этих делах, зная, какая бесценная вещь свобода, опасались, как бы при спуске не спешили один перед другим попасть на веревку: тут кто-нибудь мог неосторожно упасть вниз и наделать тревогу; и так они устроили из лоскутков сукна и из канату точно седельце, пускали на него садиться одного за другим, начиная со старших, и каждого привязывали за пояс, чтобы не упал; так спустили всех, а сами напоследок слезли вниз, цепляясь, как обезьяна, без седельца. Очутившись на земле, прежде всего пали на колена воздать хвалу Господу Богу; потом перелезли через ров, и греки, взяв с собой одного только — мальтийского рыцаря, простились с остальными, предоставив каждому искать своего счастья, хотя никто не знал, в которую сторону бежать ему; сами же греки поспешили к своей лодке и, нимало не мешкая, с радостью поплыли вольно куда хотели.
Один венгерец, Балак Дак Истван, взятый при осаде крепости Ягера (Эрлау), где он был комендантом, человек уже старый и притом больной, не в силах был перелезть через ров, упал и остался тут на месте. Рано на рассвете, как только священники турецкие стали звать на молитву, заметили турки на башне висевшую веревку, тотчас подняли тревогу, побежали вверх на башню и увидели место, через которое убежали узники. Гетман, не помня себя от страху, поехал в Константинополь донести о происшествии, и вследствие того в Константинополе и в Галате заперли вокруг все ворота и разослали во все стороны по земле и по воде несколько тысяч народу разыскивать тех узников, однако никого не нашли, кроме венгерца, оставшегося во рву, да на третий день отыскали в винограднике того немца Герштейнера, потому что он никак не мог разбить оков своих. Обоих привели к верховному паше, и когда они объявили ему, по истинной правде, всю историю побега, паша спрашивал муфтия, то есть главного священника, как поступить с этими узниками? На то муфтий сказал ему, что не следует им за это никакой казни, а рассудил бы паша: когда птица в клетке, имея вдоволь всякого питья и корму, всячески выглядывает, нет ли где дыры, куда бы ей вылететь, то тем более узник, терпя голод, беду, всякую нужду, как разумное творение, жаждущее свободы, высматривает всякого способа к своему освобождению. По этой причине неповинны они и никакого наказания не достойны; но стражи их заслужили себе смертную казнь, потому что они вовсе не исполнили своей обязанности и умышленно упустили таких важных узников, от которых может быть много вреда туркам. Паша немедленно велел всех бывших в ту ночь на страже и гетмана их повесить на самом верху крепости, а на место его назначил другого агу, именем Мегмет, и поручил ему в присмотр тех двух узников с таким предупреждением, чтобы держал в уме на пример себе прежнего гетмана и сам смотрел бы лучше за стражами, если не желает себе подобной казни.
Через три месяца поймали турки еще двух венгерцев, которые в ту пору бежали из Черной башни, дворянина Кристофа и гусара Матвея; родной брат их, гусар, знаменитый рыцарь в Венгрии, храбро воевал и побил множество турок. Оба эти беглеца скрывались в Константинополе у одного потурченного венгерца: он купил им прекрасных коней, достал платье и дал денег на дорогу, чтобы перебраться в Венгрию. Так и отправились они из Галаты, будто военные люди, только вспомнили, что нет у них ранцев, и, на свою беду, слезли с коней, пошли покупать в лавку. На ту пору случился тут служитель того повешенного аги узнал гусара Матвея и закричал: «Держите — это гусар Матвей, что бежал из Черной башни!» На тот крик сбежались турки, человек со сто, и схватили обоих. А они, не признаваясь, назвали себя турецкими гусарами, будто приехали из Будина за своим делом ко двору, называли своего начальника, у кого служат, и стали ссылаться на агу над янычарами. А когда привели их к тому аге, они так хитро перед ним извернулись и оправили себя, что ага еще туркам сделал выговор и велел тотчас отпустить их, пусть-де идут своей дорогой. Оба они еще детьми были взяты в плен в Венгрии, обрезаны и потурчены и научились отлично говорить по-турецки; а когда выросли и вернулись в христианскую сторону, то оставили ложь Магометову; потом их в другой раз взяли в плен и посадили в Черную башню. Едва стали они тут садиться на коней, как наткнулся на них один спаг, т. е. конный солдат черноморский; он сразу признал их, назвал их по имени и потребовал, чтобы взяли их под крепкую стражу, потому что он обоих знает так, как свой глаз. Взяли их, связали и свели опять в Черную башню, где и мы потом их видели, когда нас посадили туда же.