В ту пору случился великий мор во Фракии и на всех почти заморских островах, так что в самом Константинополе с предместьями умерло в три месяца около 80 000 человек. В местечке около нашей башни (название ему Генигиссар, то есть «новый замок») много народу померло и несколько наших стражников. Великий был плач и горевание. Тут узнали турки, что между нами есть лекарь, и прислали просить, чтобы пустили его из тюрьмы; он давал варить лекарство для больных и пускал им кровь из средней жилы особливым тонким инструментом; для того приходили к нему и мужчины и женщины, иной раз по 20 и по 30 человек, и все дивились, как легко умеет он пускать кровь, а турки протыкают жилу грубым валашским ножичком с большой болью. И с той поры пошло тому лекарю между нами хорошее житье, стал он выходить на свет Божий и на чистый воздух и окреп, а мы, несчастные, не могли себе достать этого и должны были сидеть день и ночь в темноте и смрадной тюрьме своей.
Когда кончилось моровое поветрие, пришла весть, что Синан-паша с турецким войском одержал победы в Венгрии. Ради того поднялась у турок троекратная стрельба изо всех пушек в Константинополе, на всех военных судах и на окрестных островах, и с нашей башни было до 20 выстрелов. Слыша ту стрельбу, мы немало дивились и, не ведая, что бы то значило, стали расспрашивать; нам сказали в ответ, что великомочный Синан-паша взял у христиан крепость Анеб, или Рааб, ключ ко всему христианству; но мы никак не хотели тому верить.
Через неделю после того пришли начальные турки, числом пятнадцать, все знатные люди, родом греки из Албании; они вернулись из Венгрии и хотели говорить с нами. Наш ага тотчас велел нас заковать за обе ноги в колоду и пришел с ними к нам. Стали они спрашивать: знаем ли, что Рааб взят, и бывал ли кто из нас в Раабе? Мы отвечали, что бывали, и верить не хотим, что он завоеван и что возможно было одолеть такую крепость. На это они сказали: «Говорят, вы, псы, за деньги все готовы сделать, и какой же безумный у вас король, что такую неприступную крепость вверил такому ничтожному командиру, который до корысти так лаком, что знаменитую крепость продал и уступил за деньги Синану-паше? А мы два года, не отходя, стояли перед этой крепостью и не могли никак добыть ее. Так-то вы, псы христианские, ставьте нам да снаряжайте всякие крепости, а мы как придем, то и возьмем их силой, а не то и за деньги достанем». Затем стали нам описывать, сколько орудий, провианту и всяких корыстей досталось в добычу в Раабе. Тут мы, конечно, должны были с горем поверить, что Рааб подлинно взят. Купили нам турки хлеба и разделили между нами; утешали нас, чтобы мы предали себя в руку Божию, силен-де Бог освободить нас и из такого тяжкого заточения; как-де на нас несчастье пришло, так может и их, военных людей, постигнуть; говорили: «Бугиум сизе, арамбизе» (то есть «Днесь вам, завтра нам; с каждым может беда случиться, какая кому предуставлена»). Видя нас в железах, прикованных за ноги к колоде, показали нам жалость и аге говорили, чтобы не истязал нас сурово. Так-то, все равно как у нас, разумный человек жида не обидит, а низкая челядь, как в чем заспорит с жидом, норовит его в лицо ударить, ногой запнуть, шапку сбросить с головы; и у турок, благородного чина люди немного обижают христиан, а обижает чернь да челядь, которая ищет наживы и не хочет подчиняться никакому порядку и закону.
Когда Синан-паша, вернувшись из Венгрии, передал султану своему Амурату серебряный ключ от крепости Рааба, сделана ему великая встреча с неописанным торжеством, и долго не было в народе речи ни о чем другом, только о храбрости Синана-паши. Простые турки думали, что во всей христианской стране нет другой такой крепости, кроме Вены и Праги; и наши стражники принялись уговаривать нас, чтобы мы скорее потурчились, если хотим освободиться из тюрьмы; весной-де сам султан пойдет в Венгрию и возьмет и Вену, и Прагу — тогда куда мы денемся? На это мы старались дать им верное понятие о христианской стране, чему они много дивились и не хотели нам верить, потому что пастыри их, или священники, не то им рассказывали.
Всю ту зиму турки готовились к походу в Венгрию и говорили, что весной наверное сам султан пойдет туда; известие об этом передали мы нашим, через Венецию в Прагу, т. е. я вместе с земляком своим и товарищем по тюрьме патером Яном из Винора. Как пришла весна, пронесся слух о победе седмиградского князя над турками и татарами, и Синан-паша назначен был главнокомандующим над войсками, так как в прежнем походе счастье послужило ему под Раабом. К прежнему войску прибавили новых солдат и янычар, и Синан хвалился, что, без сомнения, завоюет под власть султана Седмиградскую землю; турки сказывали нам, что он может в какой угодно день вывести в поле 80 000 человек отличного войска. Чем дальше, тем больше было речей о седмиградских и о наших, у кого больше будет силы на той и на другой стороне. Наконец Синан-паша с великим торжеством выехал из Константинополя и стоял за городом с неделю с целым войском, а на место его назначен Ибрагим-паша начальником города.