На следующее утро Герцов — молодой самодовольный чиновник, привел к Квачи команду из шестерых носильщиков и перенес рояль на свою новую квартиру.
В тот же день Квачи Квачантирадзе и Бесо Шикия обрядились в студентов: надели новенькие формы и фуражки, пришедшиеся им к лицу; в собственных глазах, а также во мнении друзей и знакомых такое преображение весьма возвысило их.
По такому поводу в духанах Лаитадзе и Эремо двое суток творилось нечто несусветное: дым стоял коромыслом, вино лилось рекой, в ближних дворах извели всех индеек и кур, револьверная пальба оглушала окрестности; у зурначей полопались щеки, Даниэлька жид, певун из местных, сорвал голос, тарщик, подыгрывавший ему на тари, до крови стер пальцы, шарманка разладилась, двадцать извозчиков загнали своих тощих меринов, а девицы, кутившие вместе с новоиспеченными "студентами", едва стояли на ногах и слезно умоляли отпустить их.
Пьяный в дым, с налитыми кровью глазами Квачи вещал:
— Что? Деньги?! Чтоб никто при мне не заикался о деньгах! Я плачу за все! Завтра утром в десять часов прошу всех ко мне! Там и рассчитаемся. Завтра вы все мои гости: и Эремо, и ты, Даниэл, и друзья, и девицы, и фаэтонщики тоже... Эремо! В воскресенье нас угощает Шикия. Так что готовься, не осрами меня! Даниэлька! А ты прочисть себе горло, чтоб не каркать вороной... Эремо, пью за твое здоровье! — и он произнес в честь толстощекого крепыша Эремо трогательный, сердечный тост, от которого тот прослезился, а пьяная компания с таким чувством бросилась лобызать духанщика, что появились волдыри на его толстых щеках.
Опорожнили погреба, извели запасы и с таким грохотом и пальбой промчались по рассветным улицам Кутаиси, что можно было подумать — враг взломал ворота крепости и, пьяный от победы, ворвался в город...
В ту же ночь из Кутаиси в сторону Хони отъехала коляска. В ней сидели двое молодых людей. Оба были так закутаны в башлыки, что родная мать не сумела бы опознать их.
Коляска с ветерком промчалась мимо духана Лаитадзе. Хмурые молчаливые путники поглубже втянули головы в плечи и понадежней укутались в свои башлыки.
Однако, отъехав на изрядное расстояние, они вылезли, расправили плечи, огляделись и облегченно перевели дух.
— Прощай, Кутаиси! — воскликнул один из них.
— Прощай! — подхватил другой. — Кто знает, увидимся ли!
А наутро старуха Волкова едва успевала открывать дверь.
— Уехали! Уехали, говорят вам! Совсем уехали, совсем!..
Перед домом Эремо Даниэль и Лаитадзе от ярости щелкали зубами, как голодные волки, шарманщики ругались на авлабарский лад, девицы сыпали проклятиями, что же до извозчиков, то, разыскивая Квачантирадзе, они прочесали весь Кутаиси.
Через три дня из Боржоми вернулись Майзельсоны, из Поти поднялся Арутинов, а из Чиатуры спустился Сорокин. Сперва они порознь носились по городу, затем все трое ворвались к Герцову. Сойдясь в гостиной, ухватились за рояль и в один голос возопили:
— Рояль мой! Мой! Мой!
Накричавшись, сели и стали обсуждать положение, предъявляя друг другу свои права и документы. Майзельсон держался спокойней других, подтрунивал, посмеивался.
Кончилось тем, что Герцов еще раз заплатил Майзельсону за купленный рояль; Арутинов ни с чем поехал в Поти; Сорокин, скрипя зубами от досады, поднялся в Чиатуру.
Квачи же все сошло с рук. Его не стали разыскивать, поскольку в стране царил хаос и пострадавшим обошлись бы в копеечку поиски беглеца в необъятной России; для вящей радости им не доставало только бесполезных трат на сыщиков и судейских.
Да и что они могли получить с голоштанного студента?
Ничего не попишешь: все в этом мире держится на расчете и наша жизнь — игра.
Сказ о покупке дома
Примерно в то самое время, когда несостоявшиеся владельцы рояля разъехались восвояси, вдова Волкова получила от некоего Хуху Чичия нотариально заверенное заявление, по прочтении коего ее чуть не хватил удар: глаза у старушки полезли на лоб, язык отнялся и ноги подкосились. Хорошо, что к ней заглянул соседский паренек Лади Чикинджиладзе и привел ее в чувство: старушка беззвучно шевелила губами, пытаясь выговорить что-то. Наконец она уняла дрожание головы, перечитала полученное заявление и опять лишилась чувств.
Некто Чичия писал:
"Седьмого июля сего года я приобрел Ваш дом (расположенный в городе Кутаиси на улице Тбилисской) от Квачи Силибистровича Квачантирадзе, у которого на руках имелась Ваша доверенность, заверенная седьмого июля сего же года кутаисским нотариусом г-ном Анджапаридзе. Кроме того, в тот же день я одолжил Вам по подписанному Вами заемному письму четыре тысячи рублей наличными; оговоренный в письме срок выплаты долга истек первого сентября сего года. В силу вышеизложенного прошу в течение семи дней освободить названный дом, поскольку я сам собираюсь переехать в принадлежащее мне отныне помещение, а также в течение трех дней оплатить долговое обязательство с процентами.