— Время повеселиться! — Улыбнулась довольная малышка, потирая руки.
В первую очередь она пошла к стене просьб и предложений для Фантома. Никаких камер за ней не следило, это было единственное место, которое не отслеживалось на базе. Курсанты жаловались всемогущему призраку на обидчиков, просили помочь на экзамене и на вступительных испытаниях, но не бесплатно, за услугу Фантом требовал деньги или ответную услугу. Гувер сняла пару бумажек с просьбой отвлечь Марию Кри на экзамене по психологии, дать группе новобранцев доброго преподавателя по стрельбе и наполнить наконец конфетный автомат на кухне. Все это легко было провернуть, имея под рукой интернет и нужные пароли, а пара лишних баксов ей сейчас не помешали бы. Но то, что собиралась просить Гувер, было настолько из ряда вон, что малышка долго колебалась, прежде чем прикрепить к пробковой доске фотографию Алекса Мастерса. Заказывать агентов Фантому было не принято, это не курсант, а человек, с которым как-то уже неловко шутить подобные шутки.
— Ладно. — В конце концов, проворчала она. — Не все же одной отдуваться.
— Курсант Гувер. — Завыл динамик, и Гувер подпрыгнула, хватаясь за простреленную грудь. — Немедленно ступайте на тест! Вас ждет вся группа! Повторяю, курсант Гувер…
— Да иду я, иду! — Простонала Мерида, за всеми треволнениями забыв о дурацком тесте.
Пробежка по коридору вышибла все силы, Гувер, задыхаясь, постучалась в кабинет.
— К-курсант… Гувер… при… фух! Прибыл, сэр!
— Проходите скорее. — Укоризненное выражение лица экзаменаторов тут же сменилось на заботливое.
Гувер подошла к свободному мольберту, руководитель закрыл дверь.
— Разговаривать запрещается. У всех разные задания, так что можете подглядывать друг за другом сколько угодно. Все фиксируется на камеру. Выходить нельзя, если кто захочет в туалет… не будем врать, что нам очень жаль. Через час мы войдем и проверим работы. По итогам теста вам будет выставлен балл от одного до ста. Приступайте.
Все вышли, оставив курсантов наедине с мольбертами и художественными принадлежностями. Гувер взяла прикрепленный к масляным краскам листок и развернула. Там было одно-единственное слово: «Любовь».
— Чертовы абстракционисты. — Пробормотала Гувер, комкая бумажку.
В прошлые пятнадцать раз ей доставались радость, гнев, уверенность, умиротворенность, уныние, мир и много еще чего. Рисовала Гувер неплохо, в детстве им всем преподавали все на высшем уровне, но ни один из предложенных ей вариантов не устраивал комиссию. Особенно Мерида обижалась на них за то, что они не оценили преданность — улыбчивого веснушчатого малыша, обнимающего плюшевого медведя.
«Любовь, любовь» — Со злостью думала она. — «Дантона, что ли, нарисовать? Вот все упадут. Тогда только застрелиться и останется. Может, Стиви? Хотя какая там любовь, его на дружбу надо было. Хотя почему не любовь? Любовь разная бывает: материнская, собачья, страстная, безнадежная».
Гувер оглянулась по сторонам, у кого-то на мольберте уже зрел гнойный нарыв еле сдерживаемого гнева, у кого-то вулкан страстей, кто-то изобразил испанскую танцовщицу, кто-то растение, Мэри Рид рисовала колючий кактус с гигантским цветком.
«А может красочек поплескать, а они пусть сами смотрят и сами видят, что захотят?».
— Время вышло. — Дверь открылась, и комиссия вошла, сопровождаемая Марией Кри.
Они подходили по очереди к каждому мольберту, иногда задавали вопросы, пока остальные торопливо заканчивали произведения.
— Курсант Гувер.
— Сейчас-сейчас, сэр… мэм. Последний штришок.
Гувер, высунув язык, старательно водила кисточкой по бумаге.
— У вас было достаточно времени.
— Сейчас, я сейчас. Вот. Все.
Гувер гордо развернула свое творение к комиссии. На минуту в комнате воцарилась тишина.
— Курсант Гувер. — Зловеще начала Мария Кри. — Что у вас было в задании?
— Любовь. — Гувер заглянула сверху на мольберт. — Вот. Самое то.
— Прекратите ломать комедию, курсант! — Вскипела Мария. — Здесь же ничего нет!
— Как нет?! — Гувер забежала вперед и стала перед мольбертом. — Вот же все! Самая любовная любовь! Такая, как в песнях поют! Как в сериалах показывают!
— Прекратите паясничать, Гувер! — Строго сказал Саймон Хилл. — Почему вы ничего не нарисовали?
— Как не нарисовала? — Гувер растерялась так искренне, что члены комиссии еще раз посмотрели на мольберт, но увидели там только все тот же белый лист. — Вот же все! Любовь!