В Швейке великолепно воплощено нежелание народных масс мириться с «безумием империализма». Вот почему он, до мозга костей чех, в эпоху войн и революций стал интернациональным типом.
Но в поведении и рассказах Швейка есть черты, которые не укладываются в рамки разумного и логически объяснимого. Между тем именно в столкновении с этим подчас наигранным идиотизмом Швейка особенно наглядно выступает действительный идиотизм антинародной власти. Современный чешский литературовед Милан Янкович правильно расшифровывает суть этой стороны романа как «ощущение бессмысленности буржуазного мира» и стремление выразить ее с помощью «элементов абсурдности в художественных приемах».
Мнение членов медицинской комиссии, которая должна была решить вопрос о годности Швейка к военной службе, разделилось: половина врачей считала, что Швейк — «ein bloder Kerl» (идиот), в то время как другая утверждала, что он «прохвост» и издевается над военной службой. «До сих пор не могу понять, корчите вы из себя осла или же так и родились ослом!» — восклицает поручик Лукаш, обращаясь к Швейку. Разошлись во мнениях о характере швейковского «идиотизма» и позднейшие критики и интерпретаторы романа.
Собственно, существуют два различных Швейка: один — «идиот в воинской части» (герой предвоенных рассказов и повести «Бравый солдат Швейк в плену»), другой — внешне простодушно-наивный, но в действительности глубоко человечный и проницательный народный увалень, щедро наделенный юмором и хитрецой (не случайно в архивах военно-полевого суда на его деле стоит пометка: «Намеревался сбросить маску лицемерия и открыто выступить против особы нашего государя и нашего государства»). На глазах у читателя «предвоенный» Швейк превращается в этого второго Швейка, с которым мы впервые знакомимся на страницах романа и которого Гашек одарил собственным искусством мистификации, становящейся средством борьбы и разоблачения иллюзий. Этот Швейк — идиот только в глазах начальства. «Не знаю, удастся ли мне достичь этой книгой того, к чему я стремился, — с грустью признавался Гашек. — Однажды я услышал, как один ругал другого: «Ты глуп, как Швейк». Это свидетельствует о противоположном». Подлинный Швейк, по свидетельству самого автора, — «непризнанный скромный герой», который «сам не подозревает, каково его значение в истории новой великой эпохи». Это вечно живой антипод «неизвестного солдата» всех несправедливых войн.
В предвоенных рассказах и первом варианте романа Швейк — пародийный тип усердствующего не по разуму «бравого солдата». Главная художественная функция этого пародийного героя — эпическая ирония. Ироническая насмешка обычно проявляется в том, что мы с серьезным видом провозглашаем некую истину, которую сами считаем нелепостью. Швейк иронизирует своим поведением. Его ирония — это действия и поступки, вскрывающие не только нелепость распоряжений, которые он неукоснительно исполняет, но и самих основ миропорядка, диктующего эти распоряжения. Хотя мы встречаемся здесь и с иронической издевкой над официальной идеологией, лишь в своей окончательной ипостаси Швейк не только действует, но и размышляет. Лишь став выразителем определенного мировоззрения, а именно — народного взгляда на жизнь, он превращается в одного из «великих людей великой эпохи».
Смех лучше звучит «на миру». И Гашек окружил своего героя народными персонажами, способными оценить его остроты и, как говорится, подлить масла в огонь. Писатель отнюдь не идеализирует представителей народа. Но образ мышления Швейка тождествен образу мышления его народного окружения. Зато он прямо противоположен образу мышления Циллергутов, Дубов и Биглеров. В этом отношении примечательна глава, в которой Гашек рассказывает, как в вагоне, где сидел Швейк, и в штабном вагоне реагировали на известие о вступлении Италии в войну. «Верхи» и «низы» не только по-разному думают, но и по-разному говорят. И устами Швейка и его приятелей Гашек первым в чешской литературе «канонизировал» народный разговорный диалект.