запретил ему возвышать голос, потому что дети просыпаются и с многими
уже случился родимчик от испуга.
После обеда весь лагерь превратился в стаю голых обезьян, которые
усиленно искали у себя вшей. Все держали перед глазами кальсоны или
рубаху и исследовали все складочки и швы, словно астроном, который
непременно хочет открыть новую комету и заставляет свой телескоп рыскать
по небу. Некоторые доставали из ранцев баночки с какой то серой мазью и
натирали ею ляжки и спину; это вызывало зависть других, которые забыли
захватить с собой такое средство от съедения вшами, |И между солдатами
вспыхнул горячий спор.
– Лучше всего от вшей, это – укропное масло, – заявил какой то бородач, который не убивал вшей, а сковыривал их ногтем в траву. – Довольно
нескольких капель, и все вши подохнут; но у меня их столько, что мне
потребовался бы целый литр масла.
– Еще лучше намазаться керосином, – вмешался в разговор другой солдат. –Это помогает от вшей как свиньям, так и людям.
– А вот говорят, что вши вообще не заводятся в шелковом белье, – заявил
третий. – В газетах писали, что вообще не получить вшей, если носить
шелковые рубашки.
– Это верно, – отозвался Швейк, – но ведь не все же могут ходить в
шелках. Лучше всего они разводятся в толстых вязаных фуфайках, – там их
бывает, словно их насыпали. Конечно, следовало бы давать им подохнуть от
старости, да не приказано, чтобы солдаты съедались ими заживо. Солдат –он должен умереть за своего государя, а вовсе не потому, что каким то
паршивым вшам жрать хочется.
День стоял пригожий, ясный. Люди перестирали себе белье, помыли отекшие
от ходьбы ноги и начали играть в карты. На востоке бухали орудия, но
здесь шелестели карты, и слышно было только: «Ходи!… а я козырем!… без
одной!… бей ее десяткой, дура голова!… – вперемежку со щелканьем
попавших под ноготь вшей. И если у этих паразитов есть своя история, то
1914 год должен быть занесен золотыми буквами на ее скрижали, ибо на
вшах исполнилось библейское слово: „Плодитесь и множитесь, как песок
морской!“
Швейк, игравший до наступления темноты в карты, пошел поближе к кухням, чтобы немного соснуть. Балоун, Ванек и вольноопределяющийся Марек уже
лежали, завернувшись в шинели и глядя в чистое, темносинее небо, на
котором звезды сверкали, словно золотые застежки на тяжелой бархатной
ризе. Юрайда объяснял им:
– Каждая звезда есть целый мир – астральный^*2 <#t2>* мир. И вот, если
вы представите себе, что существует около двадцати миллионов этих
неподвижных звезд, что лучу света надо пятьсот тридцать семь лет, чтобы
пробежать расстояние от них до нас, и, наконец, что солнце в полтора
миллиона раз больше нашей земли, то что такое по сравнению с этим я и
моя походная кухня и те несколько десятков километров, которые мы
прошли?! Вселенная необъятно велика, и в ней бесчисленное множество
тайн; мы ничего не знаем, что там есть и что за существа там живут…
– Хотелось бы мне знать, есть ли там такие же идиоты, которые ведут
войны, – зевнул вольноопределяющийся Марек.
– Может быть! Никто этого не знает. Может быть, там люди, а может быть, животные, в которых переселяются души людей перед тем, как снова
возвратиться в сей мир… Я читал об этом у Фламмариона^*3 <#t3>* .
– Доля истины в этом, наверное, есть, – раздался голос Швейка. –Господин старший писарь, не качайте головой. Если бы вы были знакомы с
госпожой Маршалек из Жижкова, то она подтвердила бы вам это. Дело в том, что эта госпожа Маршалек была ясновидящей, умела гадать на, картах и
предсказывала будущее. Жила она на глухой улице на окраине, но к ней
приезжали люди со всей Праги, – уж больно хорошо она гадала и
предсказывала всем без различия одно и то же! Она умела и заговаривать
нечистую силу.
– Швейк, – с крайним интересом спросил Юрайда, – были ли вы когда нибудь
у нее на спиритическом сеансе? Что говорил ее медиум?^*4 <#t4>*
– Я не хожу ни на никакие «сенсации», – возразил Швейк, – но я слышал о
них от одного медика, который жил у нее. Этому медику захотелось
испытать это ради научного интереса, так что он предложил себя госпоже
Маршалек в качестве медиума, а когда, бывало, сидел подвыпивши в
трактире «У Чаши», то охотно об этом рассказывал. Так что они стали
работать с хозяйкой напополам, и когда началась война, то женщины
образовывали у их дверей огромные хвосты. А потом вдруг ни с того, ни с
сего госпожа Маршалек вздумала перестать говорить всем женщинам одно и