оторвал ухо и разбил нос нашему Шмейкалю, что очень усилило симпатии к
господину Шмейкалю. Он, знаете, размазал себе кровь по всей роже и
сказал по этому поводу речь, чтобы публика имела представление о том, что ему приходится терпеть за границей, раз даже в золотой славянской
Праге немец осмеливается так его отделать. Но потом в борьбе вольным
стилем он так отплатил Урбаху, что немец выл белугой, а две билетерши
чуть не умерли, помогая господину Шмейкалю руками и ногами, чтобы
берлинец не вырвался из его лап. А вечером оба противника напились
пьяными в „Графе“ на Виноградах и стали обниматься и целоваться, потому
что у борцов такой уж обычай – обращаться друг с другом по рыцарски. Но
только это длинная история, и я расскажу ее вам вдругой раз; а сейчас
мне пора уходить, потому что, пожалуй, уже раздают паек.
Он ушел, и вскоре раздалось в другом месте: – Братцы, завтра по всему фронту начнется наступление, и наша 12 я рота
первая покажет неприятелю, где раки зимуют. Пришел такой приказ от
самого императора; ему очень хочется, чтобы война поскорее кончилась.
Пока Швейк наводил в окопах панику, Балоун усердно разогревал на огне
свой котелок. Под влиянием вечного голода Балоун с легкостью пал жертвой
страсти, которая, впрочем, обуяла и других солдат: оцинковывать котелки
внутри и придумывать новые блюда с экзотическим вкусом благодаря
изменению полуды в котелке. Часто, возвращаясь, Швейк заставал Балоуна в
соседнем блиндаже чистящим котелок кусочком свиной шкварки; он обтирал
его тряпочкой, так что котелок блестел, как серебро. Затем он доставал
из вещевого мешка разные сверточки и пакетики и принимался объяснять: – Сперва ты, братец, положи туда кусочек сала, потом прибавь натертого
чесноку и несколько перчинок и дай поджариться. Потом возьми ложку муки, несколько штук чернослива и залей водой настолько, чтобы оно загустело, когда остынет. Можно положить и кусочек сахара, но во всяком случае не
забудь эту штуку посолить. А если ты еще прибавишь кубик сухого бульона
«Магги» и нарезанный ломтиками хлеб, то выйдет такая чудная еда, какой
не получить ни в каком ресторане.
Успех такого блюда можно было легко объяснить, потому что
продовольственное снабжение армии происходило с перебоями; русские зорко
следили днем и ночью и делали невозможным подвоз продовольствия в более
или менее значительном масштабе. Как только батальонный обоз начинал
грохотать вблизи какой нибудь деревни, на улице рвались снаряды. Кухня
подъезжала только под утро и останавливалась в получасе ходьбы от
окопов, и солдатам приходилось в темноте тащиться к ней со своими бачками.
Раздатчик принес три бачка с вареным рисом и накрошенным ливером на
девять человек; солдаты усердно проделывали новые дырки в своих поясах.
Хлеба выдавали по четверти буханки на день, а сыра – только дырки с
тоненьким ободком; кофейные консервы были дрянь, потому что на
консервных фабриках туда подмешивали вместо кофе отруби, а сала
приходилось на человека до такому маленькому кусочку, какими шпигуют
зайца. Но Балоун умудрялся готовить и из этого малого.
Однажды вечером русские принялись обстреливать деревню. Они открыли
стрельбу из тяжелых орудий и стреляли всю ночь; в течение дня они лишь
изредка посылали «гостинец», чтобы показать, что они не заснули, а с
темнотой огонь снова усилился.
Кухни не подходили, обоз был отослан обратно, так как снарядом убило
лошадь первой повозки, и огонь все время держался на линии дороги. Таким
образом пищи не раздавали двое суток, и в окопах голодали.
Поручик Лукаш разрешил съесть «неприкосновенный запас», но этот запас
был уже давно съеден и переварен; ибо, хотя унтер , офицеры обязаны были
ежедневно проверять у солдат наличность консервов, их все же тайком
съедали, чтобы в случае ранения или смерти в бою они не достались санитарам.
Война делала людей изобретательными: жестянки осторожно вскрывались по
самому краю, опорожнялись, потом их снова закрывали и носили пустыми; при осмотре консервы у солдат всегда оказывались в наличности, и прошло
довольно много времени, пока догадались, что жестянки надо брать в руки
и подвергать более тщательному исследованию.
К неудачникам, которые были изобличены в надувательстве по отношению к
своим начальникам, принадлежал и Балоун, сожравший свой неприкосновенный
запас уже на второй день, когда какой то плутоватый солдат научил его, как это сделать. И вот теперь он в отчаянии бегал туда и сюда, пытаясь