Непрерывный грохот разбудил и Швейка. Небольшая кучка солдат уже
поднялась и спорила о том, где и кто стреляет.
– Это наши!
– Да нет же, это русские. Слышишь, совсем другой звук!
– Ну, тогда это германцы.
– Чорт бы их драл! Пожалуй, и нам придется сегодня побывать под огнем.
Поручик Лукаш скверно провел ночь, потому что у него были до крови
натерты ноги, а от седла болели и ныли шенкеля. Когда Швейк подошел к
ручью, протекавшему по лугу в нескольких шагах от леска, он застал там
поручика, который сидел, раздевшись на берегу и обливался свежей водою.
Швейк взял под козырек.
– Здравия желаю, господин поручик! Дозвольте спросить, будет ли нам
сегодня кофе? И подъедут ли походные кухни?
– С добрым утром, Швейк, – ласково отозвался Лукаш. – Ну, что скажешь, парень? Пожалуй, придется нам уже сегодня идти в бой. Достоверно я этого
не знаю и не знаю, подъедут ли кухни… А знаете, Швейк, что самое
интересное в этой войне? То, что никто ничего не знает! Таким образом у
нас все теперь стали Сократами. А вы знаете, Швейк, кто такой был
Сократ? Это был греческий мудрец; а мудрецом он был потому, что говорил: «Я знаю только то, что я ничего не знаю». Ну, а как вы чувствуете себя
после этой прогулки?
– Так что, дозвольте доложить, что я уповаю на господа бога, что он
пошлет мне силы перенести для его императорского величества все хорошее
и плохое, – смиренно ответил Швейк. – Нет ли у вас, дозвольте спросить, господин поручик, немного сливовица во фляге? Мне что то дурно, и я
чувствую себя совсем неважно.
– На! Только смотри, Швейк, один глоток. А то как раз вылакаешь весь мой
запас, – сказал Лукаш, когда Швейк протянул, руку за флягой.
– Я только немножечко пососу, чтобы у меня не было этого скверного вкуса
во рту… Вот так… Эх, и хороший же сливовиц! Покорнейше благодарю, –причмокивая, промолвил Швейк, вытирая ладонью рот. Затем он сел на
противоположный берег ручья и с интересом стал разглядывать мускулистые
ноги и волосатые ляжки поручика.
– Ей богу, господин поручик, у вас красивое, чистое тело, как у женщины; у вас гладкая, белая кожа. А вот у нас в «Звонок» приходила танцевать
некая Мария Мрочек, и была она тоже такая беленькая. Она очень любила
мужчин, и на пустыре, когда ее провожали в Бжевнов, она ночью позволяла
вытворять с ней разные штуки. Но никому она не позволяла гладить ей
коленки или еще выше колен. Ну, когда это стало известно между парнями, то несколько человек как то сговорились проводить ее всем вместе, да и: схватили ее, чтобы выяснить, почему она противится именно этому. И
оказалось, что у нее кожа, как у ощипанного гуся. Такая же шероховатая.
Ей богу, господин поручик, у нее зад был, что терка!
– А что, Швейк, ты тоже попробовал? – спросил поручик, надевая кальсоны.
– Сознайся, брат, сколько девочек ты на своем веку испортил?
– Я то всегда вел себя прилично, господин поручик, но у меня был
товарищ, который мне очень многое рассказывал. Дело в том, что этот
товарищ; был большой бабник; он записывал женщин, которых он имел, в
бухгалтерские книги, как фабрикант Шихт мыло, которое отпускал в кредит
мелочным торговцам. Он носил в кармане календарь и заносил на каждый
день имя той женщины или девушки, с которой он проводил время, сколько
это ему стоило и где это было. А к Новому году он всегда делал переучет, составлял баланс и выводил статистику. Это потому, что он служил, в
банке и хорошо знал бухгалтерию. Так вот, он нам часто говаривал «Самые
дешевые, это – горничные, потому что с ними можно пойти на Кесарев Луг
или в воскресенье съездить за город, в Затиши. На двадцать процентов
дороже обходятся портнихи, потому что они любят ходить в кино. Еще на
десять процентов дороже конторщицы и модистки, а также гувернантки; их
надо уже водить в театр и затем куда нибудь ужинать. Наконец, следуют
актрисочки и танцовщицы из балета; этим надо оплачивать счета их портних
и угощать их в шикарных ресторанах, зато, правда, у них есть собственные
квартиры. Такие дамы, конечно, для нашего брата большая роскошь, но все
же как никак терпеть можно. А вот если вздумаешь завести интрижку с
барышней из приличной семьи, которая ничем не занимается, то уж тут
совсем приходится разориться или обокрасть какой нибудь банк. Потому что
такая „приличная“ барышня хочет иметь все сразу: и кино, и театр, и
ужины, и цветы, и загородные поездки, и платья. Только Императорский сад
не прельщает ее, а больше всего нравится ей номер в хорошей гостинице».