Сам видам был уже пожилым человеком и представлял собою наполовину монаха, наполовину солдата. В юности он был служителем церкви, в более зрелом возрасте – солдатом, а потом, когда он состоял при нантском епископе, ему приходилось быть и тем и другим. Жить видаму приходилось более чем скромно, так как особенных доходов видамия не давала, и в тот вечер, когда его застает наш рассказ, синьор де Панестер, как и всегда, поужинал более чем скромно, с непритязательностью монаха и солдата, отдав честь незатейливой стряпне, изготовленной стряпухой с затейливым именем Схоластика.
После ужина видам уселся в старинное кожаное кресло поближе к огню. Паком, его служка, примостившись на скамеечке, занимал своего барина чтением. Схоластика прикорнула в уголке кухни. Пуаврад, маленький нищий, кормившийся милостями видама и за это прислуживавший чем мог, отправился в сад, чтобы поставить силки для кроликов и таким путем раздобыть пищу на завтрашний обед своему господину.
Вдруг сквозь неплотно прикрытые окна до слуха видама донесся далекий шум; это были крики о помощи, несшиеся с Луары.
Паком прервал свое чтение. Видам встал и, подойдя к окну, раскрыл его. Ночь была очень светлая, ярко сияла луна, а так как замок видама был расположен на самом берегу Луары – на правом, как раз против роковой мельницы, бывшей на левом берегу, – то можно было разглядеть все, происходящее на реке.
– Боже мой, барин! – сказал Паком, у которого, несмотря на старость, все еще было хорошее зрение. – Это какое-то судно, попавшее в бедственное положение.
– Да, это какая-то шаланда, налетевшая на подводные скалы, – подтвердил видам. – Гляди-ка, вот и ее экипаж пустился вплавь! Бедняги! Они непременно потонут!
– Им нужно прийти на помощь, барин!
– Ты с ума сошел, Паком! Они потонут, прежде чем мы успеем выйти из замка!
– О, это уж…
– А потом, у нас сейчас декабрь, вода очень холодна, я болен ревматизмом, да и ты тоже…
– Но, барин…
– Полно, пожалуйста! Быть может, это гугеноты? В таком случае пусть себе тонут!
– А если это католики!
– В таком случае Господь не оставит их, я же на всякий случай прочту им отходную! – И, сложив руки, видам прочел установленную молитву.
Тем временем Паком внимательно следил за всем, происходившим на реке; он видел, как люди с шаланды плыли к более близкому от них левому берегу, тогда как один из них храбро поплыл к правому, более дальнему, не пугаясь того, что у него была еще какая-то ноша.
– Ах, несчастный! – простонал Паком. – Он утонет!
Но опасения Пакома не сбылись: пловец молодцом переплыл Луару и вышел на берег как раз у замка видама. Это был предатель Гастон, который первым бросился в воду, взяв на руки герцогиню Анну; он нарочно поплыл к правому берегу, так как сообразил, что все остальные, наверное, поплывут к более близкой мельнице.
Увидев, что смелый пловец вышел на берег, поддерживая женщину, Паком с состраданием сказал:
– Ах, барин, пловец-то не один, а с женщиной!
– Вот как? И что же, она жива и здорова?
– По-видимому, да.
– Ну, так тем лучше!
– Но им следовало бы дать приют… Они промокли, им холодно… быть может, их мучает голод…
– Паком! – строго заметил слуге видам. – Запрещено тебе предаваться преувеличенному великодушию! Ты знаешь, что в этом году мы очень бедны. Вина мало, хлеб дорог… Достаточно и того, если мы не будем запирать дверей перед просящими помощи, но не напрашиваться на гостеприимство самим, зазывать людей, которые авось даже и не взглянут на наш дом и спокойно пройдут далее.
– Ах, барин, вы ошибаетесь.
– То есть как это?
– Они идут. Мужчина взял опять женщину на руки и направился по дорожке к замку.
– К черту их!
– Я пойду к ним навстречу! – спокойно ответил добрый Паком, не обращая внимания на злобное ворчанье хозяина, все же крикнувшего ему вдогонку:
– Но смотри, если это гугеноты, не впускай их!
XXVIII
Через час герцогиня Монпансье и предатель Гастон грелись в лучшем уголке у камина видама де Панестера. Как ни был скуп старик, но первая же фраза, произнесенная Анной при входе в комнату, сразу заставила видама проявить самое широкое гостеприимство. Эта фраза была: