В гостиной за спиной богини снова раздался грохот. Афродита покачала головой.
— Мужчины. Вечно дерутся. Лишь один ты был другим, — сука-богиня послала мне воздушный поцелуй. — Прости, надо бежать, — в фиалковых глазах снова появилась грусть. — Жаль твою елду.
— Жаль, недососала, — прохрипел я еле слышно.
Афродита звонко засмеялась и уже подняла ногу, чтобы переступить меня и двигаться дальше в мире Рок, который должен быть и, правда, не такой плохой, раз ради него стоит убить бога сношения с потрясающей елдой.
Резко стукнуло дерево по кости. Афродита застыла, глаза ее затуманились, красная струйка шустро побежала с макушки по золотым кудрям. Богиня рухнула на меня, лицом на мой обожженный жезл. Решив, что вряд ли блондинка решила завершить прерванный миньет, я поднял глаза.
Шакалья голова Анубиса обрадовала меня как никогда.
— Знаешь, похоже, ты ее убил? — прохрипел я.
— Этот посох и создан убивать ночных змей, — проворчал собрат по пантеону и отбросил деревянный посох в сторону. Анубис без труда взял меня на руки и пошел со мной по коридору. — Какой мир?
Моя голова подскакивала в такт широким шагам и качалась на изгибе мускулистой руки. Жар колол кожу.
— Рок.
— Хороший мир, — кивнул шакалоголовый. — Не зря ты по пантеонам таскался.
Кучика. Гнев в словах, боль во взгляде. Искренняя любовь в действии.
На самом деле боги покровительствуют именно тому, о чем думают? Может, я не бог сношения, а глупости?
Мои губы с трудом разлепились:
— Я любил не тех.
— В новом мире у тебя будет возможность исправиться. Но ты не исправишься, Бесстыдный.
Взгляд мой метался вместе с безвольной головой. На гладком потолке иногда попадались выбоины либо выделялись черными пятнами потухшие светильники. Наконец узкий коридор уперся в дверь с табличкой «А77». Рядом стояла незнакомая синигами. Анубис оторвал меня от широкой груди.
— Последние шаги ты должен сделать сам.
Бог опустил меня, придерживая. Мои колени тряслись, с каждым вздохом мою грудную клетку рвало изнутри.
— Ваш талон, — сказала синигами. Анубис отдал ей мятую бумажку, девушка отперла дверь. По другую сторону меня ждала темнота. И прохлада. Мне уже не терпелось там оказаться.
— В новой жизни у вас исчезнут все божественные силы, — сказала синигами. — Кроме, может, одной. Чтобы достичь прежних возможностей, развивайте свой культ, заведите преданных жрецов и вселите в сердца как можно больше людей веру в вас.
— Что может быть проще, — прохрипел я и глянул на шакалоголового. — Все же у тебя добрый характер, Нуб.
Желтые глаза Анубиса смотрели в пустоту за дверью.
— Я — Проводник египетских душ, а ты все же египтянин, — он помедлил. — Бесстыдный, ты всегда будешь любить не тех, ибо всегда будешь любить всех без исключения.
— Только не делай из меня Христа, — хмыкнул я. — Распятие мне не идет. Ну, пойду что ли.
Агония боли оттягивала изнеможение. По моим обессиленным мышцам пробежала искра, дух снова получил власть над истерзанным телом. На короткое время. Из последних остатков сил я шагнул в темноту.
Первая верующая
Пробуждение выдалось колючим.
Лежал я нагишом в стоге сена, глядя в утреннее блеклое небо. Стоило шевельнуться, как сухая трава с устюками хрустела и покалывала кожу. Впереди странные красные луга уходили вдаль до темно-зеленой полосы леса.
Не менее странная девица изучала мой спящий черный жезл, держа на загорелой ладони мягкую головку. Если б не одно «но», девка выглядела б как типичная простушка-крестьянка. Молодая, румяная, русые волосы сплетены в тяжелую косу, на огромной груди топорщится тонкий сарафан на голое тело, от чего пуговицы на нем расходятся и местами обнажают белую нежную кожу. Кровь с парным молоком, если коротко. Молодуха так бы и воспринималась созревшей кобылкой-буренкой, готовой к осеменению, да только белые кроличьи уши над темным лбом направляли фантазии совсем в другое русло. Мех ушек сверкал на солнце, как свежий снег, и манил взгляд не меньше пышной груди.
Девушка-кролик? Ммм...а только ли ушки звериные? Если у местных жителей и половая активность бешено-кроличья, то этот мир мне по душе.
Заметив мое пробуждение, девица не стушевалась, дальше спокойно качала мой член в ладошке, как младенца в люльке:
— Совсем нагой, даже без исподнего. Ограбили? — не дожидаясь ответа,девица грустно протянула. — Бе-е-едненький. Откуда ты такой — уголек, еще и худенький совсем?