Он облился слезами и с жаром поцеловал мою руку. Я был растроган и изумлён его приключением. Меня также лишил любовницы могущественный соперник! И мы вздохнули оба вместе.
Глава XXX
Пребывание Мариям в гареме сардара. Лазутчик. Возвращение в Эривань
Юсуф, кончив рассказ, просил позволения навестить жену свою и обещал воротиться в непродолжительном времени.
«Он уж, верно, не выдумал всего этого, чтоб шутить над моею бородою! – сказал я про себя, раскуривая кальян, когда он удалился. – Что он за собака, лгать на самого себя? Но если это правда, то я никак не могу ему потворствовать. Сардар узнает, что я имел их в своих руках и отпустил па волю, и тогда или выгонят меня из службы, или даже обрежут мне уши. Нет! Сострадание мне неприлично: конец концов, я насакчи и должен делать своё дело. Хорошо сказал Лукман: «Если ты тигр, то будь тигром во всех отношениях, чтоб другие звери знали, как с тобою обращаться; если же только наденешь тигровую шкуру, а другие звери приметят, что у тебя уши длинненьки, то будут поступать с тобою хуже, чем с явным, не переодетым, ослом».
Рассуждая с собою о том, отпустить ли его или доставить в Эривань, я сильно колебался между тигром и ослом, когда Юсуф явился ко мне обратно. Он донёс мне, что жене его гораздо легче, но что она не в состоянии продолжать путь, и если сардар не будет их преследовать и не принудит бежать далее, то они желали бы остаться несколько дней в этом месте для отдыху и излечения. Мариям рассказала ему теперь некоторые подробности о пребывании своём в гареме сардара.
Она была похищена в Гевмишлю двумя ратниками, которые схватили её, посадили на лошадь и утащили в поле в самом начале сражения. Увидев её при дневном свете, они нашли её гораздо лучше того, как она показалася им ночью при непостоянном блеске молнии, и отвезли в аберанский лагерь, где предложили сардару купить её. Она была тогда изнурена быстрою ездою, бледна, с заплаканными глазами и лицо имела оцарапанное ногтями, потому что нарочно себя обезобразила, чтобы не возбудить вожделения в развратном военачальнике. Он купил её, однако ж, и отослал в свой гарем, в Эривань. Находясь в мусульманском доме, Мариям говорила всем, что она замужняя, чтоб тем внушить некоторое к себе уважение, и действительно избежала внимания. Она была причислена к прочим невольницам и обращена в чёрную работу. Впоследствии она неосторожно вверила тайну свою одной персиянке, своей приятельнице, которая, чтобы выслужиться, донесла обо всём сардару. Он позвал её к себе и, принудив лестью и угрозами подтвердить перед ним признание, сделанною ею изменнице, объявил, что вскоре удостоит её чести нежного с нею свидания. В тот же день она приметила мужа своего, расхаживающего по эриванскому мосту, дождалась вечера и открыла решётку, чтоб удостовериться, точно ли это был он. В то время, когда она сообщалась с ним знаками, пришли к ней другие невольницы. Она поспешно затворила решётку; но, узнав, что они хотят вести её в баню, чтоб потом предать сладострастью сардара, она, под предлогом нездоровья, отпросилась у них до завтра и, едва только они удалились, вторично подняла решётку с твёрдым намерением выскочить в окно. Она тогда уже не рассуждала, соединится ли с мужем или погибнет на месте, а только думала о спасении своей невинности и неустрашимо исполнила то, на что благородно решилась.
Полагаясь с полною уверенностью на мои чувства, Юсуф просил меня дать им добрый совет и оказать пособие. Но я сам не знал, что мне с ними делать. Мы уже сбирались в дорогу, люди мои садились на коней и моя лошадь была осёдлана, когда счастливая мысль мелькнула в моём уме. Я кликнул к себе Юсуфа и сказал ему:
– После того, что ты мне объявил, я не вправе отпустить тебя. Ты сам сознался мне, что похитил женщину из сардарова гарема. У нас гарем вещь неприкосновенная, и в мусульманском государстве подобное преступление карается смерью. По-настоящему я должен был бы отправить тебя теперь же в Эривань под конвоем; но если ты захочешь присоединиться к нашему разъезду и служить нам вожатым в местах, хорошо тебе известных, то я сделаю тебе послабление. – Тут я объяснил ему существо и цель нашей поездки.
– Если будешь служить нам верно и усердно и совершишь в нашу пользу дело, достойное награды, то я берусь ходатайствовать о вашем освобождении, – продолжал я. – Иншаллах! Мой начальник и сам сардар уважит моё предстательство. Между тем жена твоя может оставаться здесь, на попечении этих добрых людей, и, когда мы возвратимся, она, вероятно, будет здорова.
Молодой армянин поцеловал мне руку с восторгом и на всё согласился. Я позволил ему побежать к жене, чтоб успокоить её насчёт поводу его отсутствия и удостоверить в скором возвращении. Он поблагодарил меня ещё раз и с быстротою лося явился уже вооружённый, на первом за деревнею пригорке, когда мы только на него поднимались.
Мы направились к грузинской границе, пробираясь через горы уединёнными и едва приметными тропинками, которые нашему Юсуфу были, однако ж, совершенно известны. Храбрый юноша не хотел даже заглянуть в свою деревню, мимо которой мы проезжали, потому что сделал клятвенный обет не возвращаться туда без Мариям. Известие о наступательном движении русских, так сильно встревожившее сардара, было, как хорошо заметил Юсуф, вовсе не основательное. Мы нашли их расположенными по реке Пембаки: они по-прежнему занимали селение Хамамлу и от нечего делать приводили в устройство укрепления Кара-Калисы. Мне желательно было получить точное сведение об их распоряжениях и о числе их в этом месте. Почему я предложил Юсуфу отправиться туда. Сметливый армянин вмиг постигнул мою мысль, засучил свои полы, двинул шапку набекрень и, с длинным ружьём за плечами, побрёл по покатости горы. Вскоре мы потеряли его из виду в кустарниках. Я был весьма доволен моим изобретением. Он пойдёт в Хамамлу, принесёт мне нужные показания, и я буду иметь прекрасный повод ходатайствовать за него. «Если же он изменит нам, – думал я, – и останется у русских, то я представлю жену его сардару и сам получу награждение. Машаллах, Хаджи-Баба-бек! ты не напрасно родился в Исфагане. И сам Лукман не мог бы придумать ничего обстоятельнее».
– Кто пошёл, тот пропал, – сказал между тем молодой делихан. – Мы не увидим его более.
– Почему не увидим его более, – возразил я. – У нас есть залог. Хотя он и армянин, всё-таки любит свою жену.
– Не в том дело, что он армянин, – промолвил делихан, – но он собака, христианин. Русские тоже христиане. А эти неверные, как только сойдутся вместе, то и сам чёрт не расторгнет их дружбы, и скорее умрут, чем возвратятся к сынам ислама. Будь он сам целомудренный Юсуф, а она Зулейха,[90] но я бьюсь об заклад и ставлю свою лошадь, что мы не увидим его более.
– Не пускай на воздух пустых слов, человечек! – воскликнул старый бородатый ратник с большим рубцом на мрачном загорелом лице. – На что тебе напрасно есть грязь? Лошадь шахская: как же ты смеешь держать на неё пари?
– Что шахово, то моё, а что моё, то не шахово! – отвечал делихан.
Чтобы прекратить спор, я повёл моих людей в другое прохладнейшее место, где было вдоволь травы, и там мы остановились. Мы расседлали лошадей и остановились ночевать, в ожидании возвращения Юсуфа. Двух лучших наших мародёров нарядили мы искать в околотке барана, кур или чего-нибудь другого, для ужина. Через час они воротились к нам с овцою, которую поймали на пастбище недалеко от реки. Мы развели огонь, сжарили её и скушали на здоровье.
Настала ночь, а Юсуф не возвращался. Мы оставили двух человек на страже у лошадей, а сами легли спать. В час пополуночи, когда луна была уже на закате, мы услышали отдалённый клик. Вскоре раздался другой, поближе. Мы вскочили на ноги. На третий клик мы сами откликнулись и убедились, что это был наш армянин. Он совершенно выбился из сил и бросился на землю, только что с нами соединился.
90
Юсуф и Зулейха – библейские Иосиф Прекрасный и соблазнившая его жена Пентефрия, египетского вельможи. В литературе – образ любящей пары.