Персия, которую описывает Мориер, это – та самая Персия, которую знал Грибоедов. Те условия, в которые попал Грибоедов и в которых он погиб, вероятно, в значительной мере были подготовлены Джемсом Юстинианом Мориером, умевшим не только писать романы.
В 1817 году Джемс Мориер получил за свою сравнительно недолгую, но, очевидно, плодотворную службу пенсию. После этого он занимался главным образом литературой и только в 1824—1826 годах был особоуполномоченным по подписанию договора между Англией и Мексикой». Умер Джеймс Мориер в преклонном возрасте – в 1849 году. Такова история жизни автора «Похождений Хаджи-Бабы». Какова же история самой книги?
Предысторией её можно, пожалуй, считать публикацию в 1812 году первых записей Мориера. «Путешествие по Персии, Армении и Малой Азии до Константинополя в 1808 и 1809 годах». Некоторые записи и эпизоды, например о шахском гареме, о дервишах, о придворном поэте, о лекарях, о любовной паре Юсуф и Мариам и многие другие, предвосхищают иные страницы в «Похождениях Хаджи-Бабы».
В двух первых изданиях книги (первое – в Лондоне, 1824 г.) имя автора не было указано. Во втором и в некоторых последующих изданиях приводилось письмо некоего анонимного «персидского паломника», направленное священнику из шведского посольства в Стамбуле. В письме «паломник» напоминал о разговоре, который произошёл у него со священником шестнадцать лет тому назад, когда священник утверждал, что иностранцу-европейцу, сколько бы он ни прожил на Востоке, невозможно полностью постичь его. И вот сейчас – пишет «паломник» – он может сообщить священнику о случайной встрече в турецком городке с одним персом, Хаджи-Бабой; этот перс передал «паломнику» свои записи, которые и просил опубликовать в Англии. Публикуемые «Похождения» являются переводом этих записей.
«Похождения» вскоре были переведены на другие языки. На французский язык – сразу после их первого английского издания переводчиком романов Вальтера Скотта Аугуст-Жан-Батистом де Фоконпре. На русский язык – известным востоковедом О.Сенковским (Барон Брамбеус): «Похождения Мирзы Хаджи-Бабы Исфагани в Персии и Турции, или Персидский Жилблаз», вольный перевод Барона Брамбеуса, СПб. 1831 (второе издание, СПб. 1845).
Литературная мистификация, затейливое введение читателя в заблуждение было в ту эпоху модой: достаточно вспомнить появление в 1760 году стихов знаменитого «древнего барда Оссиана», якобы лишь переведённого с галльского Макферсоном. Возможно, мистификацией было и объявление «Похождений Хаджи-Бабы» простым переводом с персидского. Наверняка было мистификацией определение перевода О.Сенковского «вольным» и якобы сокращённым. На самом деле он очень полный и весьма точный.
Вообще же Осип Сенковский любил вольные переводы. Поскольку творчество его составляет целую эпоху в истории российского востоковедения, хотелось бы не ограничиться лишь «опровержением» его мистификаций, а посвятить несколько строк русскому переводчику «Похождений». Был О.Сенковский полиглотом и хорошо владел, кроме родного, польского языка, английским, французским, немецким, итальянским, новогреческим, арабским, турецким, персидским древнегреческим, латинским, древнееврейским, монгольским, маньчжурским, китайским и, конечно же, отлично – русским. В одной из своих работ он переводит стихи староузбекские («джагатайские») на турецкий и арабский, стихами же, а предисловие пишет на персидском языке. И.Ю.Крачковский в статье «Источник «Витязя буланого коня» и других восточных повестей Сенковского» пишет о том, как, вернувшись в 1821 году из восточных стран в Петербург, молодой ещё Сенковский поражал всех блестящим знанием живого Востока. В те годы востоковеды были, как пишет И.Ю.Крачковский, «гораздо отзывчивей, чем впоследствии, на широкие литературные течения и запросы читающей публики». О.Сенковский публикует свои переводы арабских повестей и удостаивается по отношению к одной из них лестной характеристики А.С.Пушкина: «Прелесть!» «Если в первых по времени повестях Сенковский ещё несколько придерживается арабского оригинала, – заключает И.Ю.Крачковский, – то постепенно он отходит от него дальше и дальше, создавая на взятой канве уже свод собственные рисунки». Его действительно вольный перевод «Антар» (1833) вдохновил Римского-Корсакова на симфонию «Антар».
О.Сенковский, как никто иной, был способен дать блестящий перевод «Похождений», хоть и не «вольный», в смысле отхода от подлинника, но действительно творческий, сохранивший весь аромат восточного мира.
Перевод Сенковского своеобычен: Сенковский намеренно допускает дословный перевод идиомов, употребляет иностранную лексику, архаизмы. Однако всё это переводчик делает соблюдая меру, и все эти приёмы лишь подчёркивают местный колорит. Нынешнее издание «Похождений» сохраняет особенности стиля Сенковского, и поэтому отдельные выражения и грамматические формы, как стилизованные Сенковским под архаику, так и в своё время литературно правильные, но сейчас устаревшие, могут показаться современному читателю непривычными.
Ещё одно замечание по поводу своевольного включения в название книги слов: «Персидский Жилблаз». Этот в своё время весьма популярный, а сейчас основательно забытый роман «История Жиль Блаза из Сантильяны», написанный в 1715—1735 годах Лесажем Ален-Рене, восходит по жанру к испанскому плутовскому роману. По всему своему характеру он был ранне-просветительским произведением, способствовавшим утверждению жанра социального романа в литературе Просвещения. Своим подзаголовком О.Сенковский как бы выразил своё осмысление «Похождений Хаджи-Бабы» как произведения большой социальной значимости.
В официальной Персии роман вызвал «благородное» негодование, о чём косвенно свидетельствует очень колоритное письмо, присланное Мориеру шахским послом мирзой Абул-Хасаном, в котором легко узнать изображённого в «Похождениях» мирзу Фируза:
«Тегеран, 21 мая 1826 года.
Дорогой мой друг, я обижен на Вас – и не без причины. Зачем написали «Хаджи-Бабу», сэр? Шах очень сердит, сэр. Я ему клянусь, Вы никогда не пишете лжи; но он говорит: да, пишет ложь. Все очень сердиты на Вас, сэр. Очень плохая книга, сэр. Кто Вам рассказал эту ложь, сэр? Всё – враньё, сэр. Я очень сержусь. Зачем вы не говорили со мной, сэр? Очень плохое дело, сэр. Персы, может быть, плохой народ, но к Вам были хороши, сэр. Зачем их так бранить? Шейх Абдул-Расул пишет, о, очень длинное письмо к шаху об этой книге, сэр. Я очень сержусь, сэр. Но вы мой друг, и я говорю шаху, что шейх всё врёт. Я знаю. Вы меня называете мирзой Фирузом и говорите, что я болтаю бессмыслицу. Когда я болтаю бессмыслицу? О, Вы думаете, Вы – очень умный, но этот Хаджи-Баба очень глупый. Я думаю. Вы иногда сами жалеете, что написали. Я не знаю, но думаю – очень глупая книга. Вы не должны сердиться на меня, сэр. Я – Ваш старый друг, сэр. Но теперь Вы должны написать другую книгу и восхвалить персов хорошенько. Я очень много клянусь шаху, что Вы не пишете Хаджи-Бабу. Я думаю. Вы простите меня, сэр. Я не умею льстить, Вы знаете. Я – прямой человек, сэр, всегда говорю напрямик, сэр; но я Вам всегда хороший друг, сэр. Но зачем Вы пишете обо мне? Видит аллах, я – Ваш старый друг, сэр.