Похождения Хаджи–Бабы из Исфагана

Джеймс Мориер Похождения Хаджи-Бабы из Исфагана

Часть первая

Глава I Юность и воспитание Хаджи-Бабы. Знакомство с одним багдадским купцом.

Отец мой, Хасан Кербелаи, один из знаменитейших исфаганских[1] брадобреев, женился в молодости своей на дочери мелочного торговца, жившего поблизости цирюльничьей его лавки. Но этот первый брачный союз его был довольно несчастлив: отец мой не нажил от него потомства и перестал любить жену, как скоро она стала терять молодость и красоту. Ловкость, с которою он владел бритвою, прославив его в целом городе, приводила ежедневно под его лезвие такое множество именитых голов, особливо из купечества, что, после двадцатилетних трудов, он увидел себя в состоянии удвоить свой гарем. Несколько лет сряду имел он счастье брить с отличным успехом голову одного богатого менялы, и однажды, когда этот почтенный муж исполнялся сладости и неги под обворожительною сталью моего родителя, батюшка решился испросить у него руку дочери. Меняла охотно согласился, и через несколько дней отец мой удостоился назваться его зятем.

Чтобы избавиться на некоторое время от ревности и крику первой супруги и угодить новому тестю, который выдавал себя за святошу, хотя неоднократно был замечен в обрезывании золотой монеты, отец, мой предпринял путешествие к гробнице благословенного имама Хусейна, в Кербеле.[2] Он взял с собою вторую свою жену, которая на пути разрешилась от бремени сыном. Этот сын был я.

До этого путешествия отец мой назывался попросту «Хасан Бородобрей»; но, возвратясь из Кербелы, он принял почётное имя Кербелаи, и, в угождение моей матери, меня самого стали величать в доме титулом «Хаджи», то есть пилигрима, потому единственно, что я родился на пути к тому священному месту. Мало-помалу этот титул слился с настоящим моим именем и, впоследствии, во многих случаях, был для меня источником не совсем заслуженного уважения, потому что, собственно, он принадлежит только тем, которые бывали в Мекке и Медине, для поклонения «Чёрному камню» и мощам «Последнего пророка».[3]

Возвратясь в Исфаган, батюшка опять принялся за бритву. Приобретённое посредством этого путешествия имя благочестивого и усердного мусульманина привлекало в его лавку множество мулл и купцов. Первые имели в виду, чтоб за свои поздравления побриться у него даром; а купцы были уверены, что гораздо легче обмануть покупщиков, когда рука, проникнутая запахом святости чудотворного места, пройдёт по их голове. Родители предназначали меня к поприщу бородобрея; и, не будь один добрый мулла, умственное моё образование, вероятно, ограничилось бы изучением наизусть ежедневной молитвы и нескольких, в лавке употребляемых, приветствий. Этот мулла содержал школу при одной из ближайших мечетей, и как батюшка, желая прославиться добродетельным, брил ему голову однажды в неделю безденежно, «ради любви аллаха и его пророка», то он, из благодарности, предложил обучать меня грамоте. В два года мог я уже разбирать Коран и писал довольно чётко. Возвращаясь из училища домой, я прислуживал в лавке и учился началам родительского искусства; когда же случалось у нас много народу, то батюшка позволял мне приучать руку на головах погонщиков и разносчиков, которым первые мои опыты стоили иногда весьма дорого.

Между тем достиг я шестнадцатилетнего возраста, преуспевая в равной степени в бородобрействе и учёности. В те лета я уже не только умел брить голову, чистить уши, красить и подстригать бороду, но и приобрёл лестную для себя известность – особенным искусством прислуживать в бане, Никто лучше меня не постигал тайн сладострастного натирания тела мягкою рукавицей, с лёгким и приятным щекотанием; сверх того, я умел разнообразить дело на манер индийский, кашмирский и турецкий и даже изобрёл было новый способ произведения треску в суставах и хлопанья ладонью по членам. С другой стороны, под руководством моего учителя, муллы, я довольно познакомился с лучшими нашими поэтами и был в состоянии украшать свой разговор приличными цитатами из Саади Хафиза[4] и других персидских писателей. Имея к тому приятный голос и довольно природного остроумия, я наконец прослыл отличным малым у всех тех, чьи головы или спины подвергались моему производству, и, не хвастая, могу сказать, что Хаджи-Баба был в первейшей славе между «любителями вкусу и наслаждения».

Наша лавка помещалась в шахском караван-сарае, обширнейшем и многолюднейшем во всём городе. Посещавшие её иностранцы, приезжие и городские купцы нередко бросали батюшке лишнюю копейку за весёлое с ними обращение его остроумного сынка. В том числе более всех полюбил меня один багдадский купец. Он всегда требовал, чтоб не кто иной, как я отделывал его голову, и, заставляя меня говорить с собой по-турецки, описаниями чудес и прелестей разных стран света возбудил во мне желание видеть их. Он искал тогда для себя приказчика, способного вести торговые счёты, и как я соединял в себе дарования бородобрея и писца, то он предложил мне поступить в его службу. Условия показались мне столь выгодными, что я немедленно на них согласился в пошёл сказать о том отцу. Батюшка сначала противился моему отъезду; но, рассудив потом, что, странствующий по миру багдадский купец может где-нибудь скончаться без свидетелей и я легко сделаюсь купцом вместо него, – нежный мой родитель не только перестал отсоветывать, но и снабдил меня на дорогу своим благословением и парою новых бритв.

Надежда на будущие богатства и знатность не утешала, однако ж, моей матери, опечаленной разлукою с сыном и заботою о моей безопасности. По её мнению, служба у турка, у нечистого суннита[5], не предвещала ничего хорошего: со всем тем, в знак своей любви, она дала мне ящик толчёных сухарей и коробочку с драгоценною мазью, которая, по её словам, имела свойство исцелять ушибы и внутренние недуги; потом велела мне выйти в дверь задом, лицом обратясь к дому, чтоб тем обеспечить благополучное возвращение, – и мы расстались на долгое время.

Глава II Осман-ага. Отъезд каравана. Встреча с туркменами. Плен

Осман-ага, мой хозяин, отправлялся тогда в Мешхед, город, лежащий в северо-восточной части Персии, недалеко от границ Бухары: он имел намерение закупить там мерлушек и продать их потом в Стамбуле. Наружность его была так же ничтожна, как и его душа. Но он был усердный мусульманин и в самое холодное утро снимал обувь, обнажал ноги и с точностью совершал обряд омовения[6]. Как правоверный турок, он душевно ненавидел благословенного Али; но, когда оставался в пределах Персии, набожное это чувство сохранял в величайшей тайне. Страсть к деньгам составляла главную черту его характера: его сердце и воображение набиты были барашками и червонцами. При всём том он любил предаваться кейфу: беспрестанно курил кальян, ел много и тайком пил вино, хотя явно проклинал тех, которые оскверняют свой желудок этим отверженным, богопротивным напитком.

Караван наш выступил в поход в весеннее время. Мой хозяин купил себе хорошего лошака, а мне дал негодную лошадь, которая, кроме меня, везла ещё его кальян, жаровню, кожаную бутыль с водою, мешок с угольями и моё платье. Чёрный невольник, который готовил для нас кушанье, расстилал ковры, навьючивал и развьючивал скотину, ехал на другом лошаке, высоко нагруженном постелью и поваренною посудою. Третий наш лошак медленно тащился под тяжестью двух огромных тюков, в которых находились вещи моего господина, а на самом дне – деньги. Накануне нашего отъезда Осман-ага зашил, однако ж, из предосторожности, пятьдесят туманов в вату своего каука, как запас на чёрный день. Это обстоятельство только мне да ему было известно.

Караван наш состоял из пятисот лошаков и лошадей и двухсот верблюдов, навьюченных товарами, предназначенными к продаже в северной Персии. Число господ, слуг и погонщиков простиралось до ста пятидесяти человек. Толпа набожных пилигримов, отправлявшихся в Мешхед, для поклонения гробнице имама Резы[7] значительно умножала объём каравана, сообщая нашему шествию вид святости, которую народ приписывает лицам, стремящимся, из благочестия, ханжества или корыстолюбия, к местам, освящённым особенною благодатью всевышнего.

1

Исфаган (Исфахан, неточно: Испагань) – город на юге Ирана. Старинный центр персидской культуры, бывший одно время столицей.

2

Гробница благословенного имама Хусейна в Кербеле. – Имам – духовный руководитель, преемник пророка Мухаммеда, его «халифэ» (по-русски принято: халиф). Хусейн – сын мученически погибшего халифа Али, зятя пророка Мухаммеда и наиболее почитаемого персами (шиитами – см. словарь), как непосредственный преемник Мухаммеда. Кербела – город в Ираке, где Хусейн был убит противниками халифа Али. Гробница в Кербеле служит местом паломничества (хаджж) шиитов; совершивший паломничество в Кербелу именуется Кербелаи.

3

…бывали в Мекке и Медине для поклонения «Чёрному камню» и мощам «Последнего пророка». – «Последний пророк» (в отличие от ранних пророков, в числе которых и библейские Авраам, Ибрахим – у мусульман, и Моисей – Муса, и Иисус Христос – Иса) это Мухаммед, который совершил, преследуемый в начале своей пророческой деятельности, бегство (хиджра) из родного города Мекки в Медину. Оба города – места паломничества всех мусульман. В Мекке находится величайшая мусульманская святыня, храм Каабы, в который вделан священный чёрный камень, упавший с неба (обломок метеорита).

4

Саади – великий поэт, писавший на фарси (род. между 1203—1208 г., умер в 1291—1292 г.), родом из Шираза, классик персидско-таджикской литературы. Наиболее популярны его дидактические произведения, написанные в ярко-художественной форме – в 1250—1256 «Бустан» («Плодовый сад» – весь стихотворный) и в 1257—1258 – «Гулистан» («Розовый, сад» – орнаментированная проза, перемежающаяся стихами) – источник поговорок, цитат, мудрости.

5

Нечистый суннит (турок). – Пророку Мухаммеду наследовали преемники – халифы, но вскоре после его смерти по вопросу о праве на наследство произошёл раскол в исламе. Сторонники халифа Али («партия Али» – «шиат Али») считали, что наследовать могут только его прямые родичи и потомки, а именно зять Мухаммеда (муж дочери его Фатимы) – Али и его дети (внуки Мухаммеда) Хасан и Хусейн. Противоположная «партия», сторонники «традиции» («сунны») считала, что кровное родство необязательно и преемникам передаётся от пророка и духовное руководство. Сунниты признавали четырёх «халифов правильного пути»: Омара, Абу Бекра, Османа и Али. Шииты считали Омара узурпатором и признавали истинным халифом лишь Али. Турки – сунниты; персы – шииты.

6

Обряд омовения – является одной из мусульманских обязательных религиозных норм.

7

Гробница имама Резы – Имам Али-Реза – восьмой из двенадцати шиитских имамов (см. коммент. к стр. 30), пользуется особым почитанием у шиитов, как мученически погибший (был отравлен). Имамат перешёл от него к его сыну Мухаммеду ат-Таги. Могила имама Резы в Мешхеде является местом паломничества шиитов.