— Жлоб! Хулиган! — возмутилась зам. директора «В.Х.» — Ты, липовый грузин... где ты находишься?! Я сейчас вызову ребят… Смотрите, он ударил человека!
— До коови, — печально уточнил директор.
Зам. директора «В.Х.» помчалась за подмогой, отшвырнув в сторону Берлянчика и растолкав делегацию возмущённых призёров, которая решительно двигалась ей навстречу.
Шествие замыкал престарелый немец — коммерсант, который прибыл по делам своем фирмы, поставляющей подержанные «Мерседесы». Не понимания цели похода, он упрямо и весело ковылял в хвосте группы, не взирая на уговоры своих одесских компаньонов. Берлянчик бросился им навстречу, разведя руки широким библейским крестом.
— Куда? Куда? — говорил он, стараясь удержать зону сцены от вторжения призёров. — Минуточку, господа...
— Где администрация? С кем говорить?
— Можете со мной. Я тоже член руководства.
— Где директор?! — требовал призёр. — Сюда его! Немедленно… Я старший инспектор отдела защиты прав потребителей. Вот моя визитка!
— О, боже, — всполошился Берлянчик. — Господин инспектор, вы напрасно волнуетесь. Фирма выполнит все свои обязательства. Мы немедленно начинаем раздачу девиц. Кто первый? Прошу, вас, партай-геноссе.
Берлянчик вежливо изогнулся и с картинной учтивостью протянул руку немцу-старичку, которого тут же дружно заслонили продавцы подержанных «Мерседесов».
— Немца не трогай!
— Почему? — удивился Берлянчик. — Разве он не призёр?
— Между прочим ещё есть призёры, — напомнил Горчак. Тут вернулась зам. директора «В.Х.» в сопровождении двух рослых парней. Она успокоила призёров, заверив их, что немедленно положит конец садизму молодых дарований. По её команде парни устремились за кулисы, набросились на Гаррика Довидера, оторвали его от распределительного щита и, подхватив под руки, потащили к боковому проходу. Гаррик, упираясь, сучил ногами и, ухватившись за муляж конского хвоста, кричал:
— Что вы делаете, ублюдки?! Пустите! Я вас вытащу на люди!
— Заткнись или по печени получишь!
— Попробуйте. Нас будут судить воры в законе... Сейчас должна быть наша программа: адажио Шуберта и пастораль Куперена! Я буду прав, вы увидите!
Однако парни, которых, очевидно, мало заботило, что скажут воры в законе об адажио Франца Шуберта и пасторали Куперена, отодрали пальцы Гаррика Довидера от конского хвоста и собирались вышвырнуть его в коридор, но в это время Берлянчик проскользнул к щиту и нажал кнопку. Занавес плавно раздвинулся, и за спиной юного дуэта обнаружилась довольно безобразная картина: директор «В.Х.» с запрокинутой головой, зажатыми ноздрями и высунутым языком; дюжие парни, волочившие Гаррика Довидера, и зам. директора «В.Х.», которая азартно помогала им, обхватив ноги «липового грузина» и приговаривая: «Ну, Гарричек, ну, будь паинькой! Ну, не дрыгай ножками...» Шиньон ее сбился задом наперёд, а надо лбом торчали две косички, как антенны космических пришельцев, и огромный кремовый бант.
Публика была шокирована. Назревал скандал. Спасая положение, режиссёр схватил руку исполнительного директора и положил её на плечо заместителя. «Дайте номер, идиоты!» — шепнул он, улыбаясь и кланяясь публике. Исполнительный директор «В.Х.», в прошлом актёр на комических ролях, в мгновение ока оценил этот шанс на спасение. Не разжимая пальцами носа, — так, чтобы не усилился поток крови, он подпрыгнул, скрестив ноги в падебуре, и носоглоточным голосом пропел:
— Траки, траки, траки, траки...
— Сара с Моней ели раки! — задорно подхватила зам. директора «В.Х.», тряхнув антеннами-косичками и огромным кремовым бантом надо лбом. И даже вышибалы, изобразив ухмылки на квадратных лицах, стали вертеть чемоданными задами и кланяться публике, не выпуская из рук своей жертвы, которая вдруг изловчилась и с мстительным злорадством бросила в публику:
— Композитор Шостакович! Лирико-философская поэма для квартета!
Это вызвало оживление в зале. Раздался смех и несколько звучных хлопков. Но тут согласно объявлению, которое сделал «липовый грузин», вышли ещё два вундеркинда, уселись на стулья, взмахнули смычками и стали дружно резать и кромсать пространство перед лукавыми мордашками. Под сводами клуба поплыли глубокие музыкальные раздумья Шостаковича, а в зале воцарилась атмосфера наподобие той, что была на броненосце «Потёмкин» накануне восстания.