И эта страстная мольба Берлянчика достигла цели.
— Профессор, я вас понимаю, — взволнованно прошептала молодая женщина. — Но не тут же... Не в стенном шкафу...
— Ангел мой! Я счастлив, что судьба дарует вас, и не хочу выглядеть нахалом — требовать ещё и королевский будуар.
— Но это опасно, сюда войдут!
— Вы правы, не будем терять время…
— Нет, нет, пустите. Я боюсь!
— Весна моя! Ни слова больше. Я вам помогу, клянусь! Я найду средства для предвыборной борьбы. Вы расклеите ваши плакаты на всех столбах и поздравите с Днём металлурга всех райсобесовских старушек. У вас будет своё лобби в Киеве.
— Да, но как, если говорите, вы обречены?!
— Неважно! Не забывайте, что я советник Президента. Я вам дам адрес бизнесмена из Тайваня, и он откроет вам кредит, у него огромные виды на Одессу! Но молчите же, молчите... о, как я тронут вашей добротой!
Но тут раздался ироничный голос с резким самоварным подсвистом:
— Вы живы, господин Берлянчик?
— Вот сволочь! — в сердцах вырвалось у Додика. И понося на чём свет мафию и бандитов, которые не дают покоя личности даже в самые интимные минуты, Берлянчик выскочил из своей неприхотливой обители любви и замертво растянулся на паркете.
— Идиот, посмотри, в какой позе ты лежишь! — услышал он прерывающийся от ужаса шёпот Горчака. — Убери это... Повернись лицом к полу!
Обнаружив свою оплошность, которая могла стать для него роковой, Берлянчик тотчас же скрючился в три погибели, чтобы скрыть бесспорную улику женского присутствия, и в этой позе палачи опять заволокли его в гостиную.
— Ну, что вы решили, мсье Берлянчик? Будем подписывать документы или нет?
— Позвольте мне ещё подумать, — ответил Додик, обнаруживая готовность тут же вернуться к этому занятию. Но сильная рука схватила его за ворот больничной куртки и рывком вернула на середину комнаты.
— Да или нет, Берлянчик?
— Но ещё пять минут, не больше…
Мужчина в кресле едва обозначил ухмылку на губах. Его глаза чуть-чуть разъехались и, казалось, брызнут раскалённым изумрудом, если багровые скулы не удержат их.
— Хватит! — заорал он. — Я уже слышал про школу гениев и вундеркиндов. Я не желаю тратить время на этот лошадиный бред!
Потеряв голову от возмущения и гнева, Берлянчик, как пружина, выпрямился и гордо гроизнёс:
— Да, клуб гениев! Школа вундеркиндов! Потому что это в интересах всех и даже тех, кто не способен этого понять… В городе, где падают дома, с допотопной медициной, битыми окнами в трамваях, рэкетом и нищей профессурой, в крае одичавших и обезумевших мутантов мы заложим оазис утончённости и духовной красоты… К нему потянутся таланты! Вернётся вера! Пробудятся сердца! Сгинет паутина серости, которая обволакивает нас, держа в своём смердящем плену всё истинное и живое, и вопль наш о помощи услышат небеса!
— Всё, он надоел… В машину, и к лягушкам!
— Куда? Пустите! Не трогайте меня!
Но Берлянчика уже тащили к двери, видимо, в последний путь.
Под окнами стояла та самая белоснежная «Хонда», на которой его ночью доставили сюда, а теперь отправляли на поля орошения. В эти ужасные минуты он подумал о дочери, о жене и о том назидательном садизме, с каким вершит расправу над ним судьба, послав ему прекрасное юное создание за минуты до кончины. Страшный вопль уже был готов сорваться с его уст, когда перед ним и его палачами выросла молодая пара с горячими судками и обеденными приборами в руках.
— Мы из «Ночного Сервиса»… Кто заказывал обед на две персоны?
— Я! — закричал Берлянчик, и слезы радости и надежды скатилась по его измождённому лицу.
Глава 9. Додик Берлянчик — пацифист
Додик Берлянчик явился домой в больничной пижаме, шлёпанцах, с бутылкой шампанского, женской помадой на лице и двумя обеденными судками в руках. Именно в этом виде он вскочил в машину «Ночного сервиса» и, проорав, что меняет место пикника, дал свой домашний адрес таким ужасным голосом, что юным официантам показалось, будто жизнь этого человека зависит только от того, сумеет ли он опорожнить судки со снедью на новом месте или нет. Павлик и его подручные не стали преследовать, посчитав это рискованным для себя: все их планы спутали два неожиданно появившихся свидетеля. Кроме того, бандиты прекрасно понимали, что старая одесская традиция подпольного цеховщика не позволит Берлянчику обратиться в правоохранительные органы и поэтому не опасались за последствия.