Шеф «Монако», который открывался любой возможности выйти в одесские Форды с одержимостью бывшего секретаря парткома строительно-монтажного управления, уже через день сидел в кабинете директора одной из ближайших птицефабрик. Кроме директора, в кабинете были главбух и главный зоотехник, крупный мужчина с массивным носом и небесно-ясными от утренней протрезвелости глазами. Он нависал над плечом директора, упираясь двумя руками в стол, и смотрел на Горчака с такой озверелой деловитостью, на которую способны только отъявленные пропойцы. Главбух, худая женщина средних лет, стояла в какой-то сиротской позе, привалясь плечом к стене и уперев взгляд в носок сапога с кисточкой на голенище, которым она водила, как жерновом. При этом она держалась за концы косынки, повязанной под подбородком, и всем своим видом давала понять, что не верит в успех перьевой затеи.
Горчак нетерпеливо ёрзал на кончике стула и загибал пальцы по одному, перечисляя все те преимущества, которые принесла бы совместная деятельность птицефабрики и «Монако». Утилизация куриных перьев — раз! Строительство цеха и сушки — два! Шитье подушек и одеял — три! Новые рабочие места для пенсионеров и инвалидов — четыре! Оставшийся мизинец Горчак приподнял над головой и обвёл присутствующих многозначительным взглядом:
— Ну, и пять — это, конечно, ваши личные интересы! — сказал шеф «Монако», загибая последний палец.
— Да, хорошее дело, — уклончиво вздохнул директор, опустив голову и пряча глаза, наполовину отгороженные от мира буйным чертополохом бровей. — Ну, а что, как говорится, от нас, бедных, требуется?
— Только перья!
— Ты слышишь, Ангелина Матвеевна?
Главбух неуступчиво затеребила концы косынки.
— Слышу. А кто платить за них будет?
— Позвольте, — ошарашенно произнёс Горчак. — Но эти перья гниют у вас в оврагах...
— Овраги-то овраги, — сказал зоотехник, буравя Горчака своими небесно-ясными глазами, — а перья экспортный товар. Сколько они стоят, знаете?
— Где? В Одессе?
— Нет, на Лондонской товарной бирже?
— В доллярах, — подхватила главбух, обиженно отвернувшись к стене и меняя положение сапог твёрдого мужского фасона. — Или, думаете, раз мы деревенски, то темни и дурни? Вон тот год итальянец приезжал, так он обещав нам Ниццу тут построить — за тии перья...
Упоминание о Ницце подстегнуло Горчака тут же увеличить размеры своих прежних обязательств. Кроме строительства цеха и сушки, акционерное общество «Монако» теперь соглашалось отремонтировать складские помещения, закупить спецодежду для рабочих и оплатить телевизионную передачу «Курица-магазин», в которой пропагандировался румынский опыт работы без посредников. Тут Горчак посмотрел на главного бухгалтера и осёкся, почувствовав, что каждый новый рубль, который «Монако» обещает птицефабрике, отзывается болью и обидой в сердце бедной женщины. Она не сомневалась, что, если допустит вывоз гнилых перьев из оврага, то ушлые городские её бессовестно обманут.
В конце концов, сошлись на том, что надо всё хорошо обмозговать и встретиться опять. Как ни странно, но эта неудача окрылила Горчака. То обстоятельство, что главбух встретила его в штыки, не обескуражило шефа «Монако», ибо по опыту он знал, что первые дивиденды, которые она получит из его рук, сразу превратят это сумрачное и недоверчивое существо в веселую и обаятельную женщину. Зато её непоколебимое упрямство говорило о том, что она тоже прекрасно осознает возможности своего перьевого Клондайка.
Желая исключить малейшую утечку информации, Горчак решил, что первую стадию технологического эксперимента — сбор перьев, их ощипку и сушку — он организует сам, не посвящая в этот тайный процесс никого, даже своих подчинённых. Поэтому на обратном пути шеф «Монако» остановил свой «Понтиак» на околице села, достал из багажника дорожный чемодан и набил его доверху влажными и пожелтевшими перьями, которые торчали из придорожной канавы огромными грязно-белыми верблюжьими горбами.
По приезде домой он отнёс чемодан дворнику, который взялся сушить перья в подвале под своей квартирой, однако утром тот явился к Горчаку и, деликатно начав с дворовых новостей, сказал, что в надподвальном перекрытии оказались щели, и что куриный чад, просочившийся сквозь них, вызвал у его детей бессонницу и головные боли. Ещё сутки чемодан с белым золотом простоял в прихожей, после чего из неё ушли тараканы. Тогда шеф «Монако» отнёс перья в химчистку на Будённого, оплатил услуги по тройному тарифу, и через сутки вернулся за своим чемоданом, который тут же наполнил всё огромное пространство зала для ожиданий запахом прелой вони. Посетители в беспокойстве завертели головами и стали коситься друг на друга и на Горчака, который густо покраснел от неловкости. На его счастье, следом за ним шёл пожилой таджик в тюбетейке и ватном халате, и все подозрения публики обрушились на него.