— Что это? — встревожено спросила монархистка.
— Куртка, — ответил он, светя фонариком на предмет. — Обычная женская куртка… С капюшоном, на пятнистом меху. Все верно! Это ваша?
— Нет.
— Правильно, не ваша... А, знаете, чья это вещь? Могу сказать: ваших соседей. Угловая парадная, первый этаж… Ее вчера украли из прихожей. Прямо с вешалки. Хотите, я их позову?
Монархистка потрясенно молчала, не зная, что сказать. В первый момент ее ошеломило не это воровство и даже не его возможные последствия, а убогая реальность происшедшего. «Косой!» — как-то безучастно подумала она.
— Молодой человек, — наконец устало сказала она. — Я к этой краже не имею никакого отношения.
— А как тут оказалась куртка?
— Не знаю.
— А почему в спалню не пускала? — спросил он, снова перейдя на «ты».
— Я была уверена, что никто из наших на это не способен, — ответила монархистка, по-прежнему называя Жоржетту и бомжей «нашими».
— Ну, да! Малое дитя… Расцарапала лицо, оторвала пуговицу, — на гляди... И кому? Работнику милиции! Думаешь, суд тебе поверит?
Монархистка изменилась в лице. Луч фонаря это очевидно проявил.
— Ну ладно, куколка! — ухмыльнулся он. — Я не мстительный. Давай так: мы отвезем бомжей в отдел и вернемся за тобой. Поедем в сауну. Лады? Ты, я и Федя… Майор…
— Пусти, мерзавец!
Через несколько минут всех обитателей квартиры на Манежной выводили к милицейскому фургону. Косой понуро брел впереди всех, стараясь не смотреть на монархистку.
Глава 23. НЕОБЫЧНЫЙ УЛОВ
Известие об аресте Ирины Филипповны застало Берлянчика в прекрасном расположении духа. За минуту до этого главный бухгалтер по прозвищу «Сундук» доложила ему, что пришли деньги от синьора Марчелло и аккредитив за зеркала для попугайчиков. Таким образом, обросла реальностью полумифическая сделка с зеркалами, в которую Берлянчик плохо верил, и восстанавливались контакты с итальянцем, сулившие «Виртуозам Хаджибея» огромный финансовый размах.
Но затем позвонил Димович и сказал, что жена Пумы арестована, что бандит пришёл в бешенство, узнав об её отношениях с Берлянчиком, и что зеркала для попугаев — это блеф, Пумина афера: Газецкий подменит содержимое вагонов на Товарной, и за границу уйдёт оружие и контейнеры для ядерного топлива. Если операция провалится, СБУ возьмётся за Берлянчика — он хозяин фирмы-отправителя, а в случае успеха, Додика убьют, как только вагон минует пограничный пост.
В первый момент Берлянчик не поверил: Петя любил выдумывать сенсации. Однажды он перепутал четырёх кавказцев с автоматами Калашникова в руках с двумя мирными евреями, державшими гвоздики. Но затем Берлянчик сопоставил детали информации и понял, что она совершенно достоверна.
В этом был весь Димович, Берлянчик не сомневался, что ревизия в «Утятах» — дело его рук, а теперь, рискуя головой, он спасает ему жизнь.
Прежде всего Берлянчик связался с профессором Лобовским и всесильный венеролог оказал ему содействие в освобождении монархистки и ее отца.
Ирина Филипповна вышла из милиции в элегантной куртке с широким воротником и ассиметрично расположенной застежкой где-то сбоку у плеча. От куртки исходил запах дизраствора, сапожной смазки и дешевых сигарет. Вид у монархистки был бледный и измученный. Однако, несмотря на синяки под глазами и красные от бессоницы глаза, она старалась держаться весело и бодро. Увидав Берлянчика, она еще в дверях помахала ему сумочкой, держа ее над головой, как ракетку от пинг-понга, что привело в ужас ее отца:
— Ира, осторожней. Там мой зуб!
Она бросилась к Берлянчику и, в порыве самых благодарных чувств, заключила Додика в объятия.
— Ну-с! — воскликнула она. — Поздравьте с боевым крещением!
— Поздравляю.
— Знаете, — рассмеялась монархистка, — мне этого как раз недоставало...
— Чего — кутузки?
— Да! Я там сделала интересное открытие. Видимо, моя психика, профессор, не рассчитана на обычный образ жизни, и ее надо постоянно догружать. Чем больше бед валится с небес, тем превосходней я чувствую себя, — она снова рассмеялась. — Это ли не признак избранной судьбы?
— Да, милиция их легко определяет.
В противоположность дочери Филипп Петрович был угрюм и молчалив. Он, видимо, продумывал жалобу английскому коллеге.
Берлянчик отвез их на Гарибальди, где снял для них двухкомнатную квартиру. Это был довольно необычный дом. Своеобразие его состояло в том, что он был прилеплен к склону высокого холма и тремя этажами выходил на улицу Гарибальди, а пятью — на «канаву», то есть спуск Кангуна. В отличие от прочих одесских домов, он не имел въездных ворот и двора, а только узкую парадную, которая сразу вела на бетонные галереи. Подобная конструкция создавала известные неудобства для дворовых ссор и разборок. Скандалы, возникавшие где-то в глубине дома-колодца, медленно возгорая, поднимались по галереям и достигали верхних этажей, в то время, как навстречу им опадали хлопья пуха из перины, которую нещадно колотили наверху. Огромная высота, разделявшая орущие стороны, мешала им слышать друг друга, и тогда в роли толмачей выступали средние этажи.