— Нет, — с грустью вымолвил Берлянчик. — Я не верю вам.
— Давид Семенович! Красотулечка моя!
— Оставьте! Не раньте мою душу. У нас два миллиона семнадцать тысяч недостачи — так сильно вы любить меня не можете. Ваше сердце на это не способно!
В тот же день он ее уволил. По правде говоря, Берлянчик сделал это без особой охоты. Несмотря на свой опыт и практицизм, он был безоружен перед вероломством «Сундука» или Галины Крот, так как философия «Клуба гениев» понуждала его вникать в человеческие мотивы их поступков. Они не хотели создавать «Виртуозы Хаджибея». Им не нужна была разумная облагороженная жизнь. Каждый из них стоял на грани нищеты, болезней и страха безработицы, а любое сострадание к ним, любое живое движение души выносило Берлянчика за пределы их понимания и делало, как сказал бы Довидер, «сладким фрайером» — удобной мишенью для алчного расчета.
Между тем над «Виртуозами Хаджибея» сгущались грозовые тучи. Внезапное увольнение «Сундука» и Галины Крот вызвало панику среди кредиторов, и даже те из них, что принимали любые отговорки и терпеливо ждали расчета, сейчас тоже всполошились. Они ломились в кабинет, шумно требуя погашения долгов и грозя всеми видами силовых воздействий: бандитами, прокуратурой, судом, милицией, налоговыми службами и даже обычным мордобоем.
— Погодите, погодите, — успокаивал Берлянчик рослого, разъяренного мужчину с заросшим, как у ризеншнауцера, лицом. — Не машите кулаками. Что вы поставляли в магазин?
— Потрошки «Собачья радость».
— На какую сумму?
— Три тысячи двести гривен.
— Отлично! Вот и превосходно. Зачем же нервничать? Сейчас мы все уладим без разбитых челюстей, сломанных ключиц и других телесных повреждений. Давайте ваши документы.
— Какие документы?
— Подтверждающие долг.
В глазах «Собачьей радости» появлялась внезапная растерянность.
— Но позвольте ... Ваш завмаг платил за потрошки наличными, а документы мы уничтожали, чтобы не платить налоги.
Берлянчик разводил руками:
— Тогда, голубчик, непонятно — кто кого должен колотить? Ведь вы помогали обворовывать «Виртуозы Хаджибея».
— Кто — я?!
— Да, как это не прискорбно… Поскольку вы завозили «Собачью радость» без всяких документов, завмаг клала выручку себе в карман, а фирме доставались только запахи «духов и туманов».
— Но так торгует вся Одесса! — кричал взбешенный поставщик, и спор разгорался с новой силой.
Это были дни позора и унижений. Он, Берлянчик, меценат и философ, отец-основатель «Клуба гениев», исповедовавший красоту духа и купеческую честь, вдруг оказался в презренной роли должника и шарлатана. Этого он вынести не мог!
Однажды он вернулся в свое убежище на Базарной в крайне удрученном состоянии. У соседей гремел телевизор, и даже в коридоре было слышно, как рекламируют средство для потенции «Золотой конек». Берлянчик быстро прошмыгнул в свою комнату, опасаясь встречи с соседом. В голове у него стоял густой зеленый свет и сухо потрескивало в ушах.
Он снял портупею с кобурой, согнал кота с дивана и в чем был улегся на него. Некоторое время он тупо смотрел на высокий потолок, ощущая остатки тепла живого существа, а затем перевел взгляд на пожелтевший от времени портрет Сталина, стоявший на пузатом, еще трофейном комоде. Вождь надменно улыбался и как бы говорил ему: «Дурак ты, братец! Много глупостей наделал. Зачем ты послал главбуха на операцию в Германию, оплатив ее расходы? А зачем Галину Крот пожалел? Одна бы умерла, а вторая бы повесилась, как того ей хотелось, — и нет проблем! Ты не имел бы кредиторов и был бы уважаемым и честным человеком».
— Демагог ты, Йося! — буркнул Додик, погрузившись в сон. — А «Клуб гениев»? А мои идеи?
— Опять дурак! — спокойно возразил вождь с заметным грузинским акцентом. — Запомни: большие светлые идеи осуществляются кровавыми руками.
В это время запел мобильный и Додик очнулся от подступившей дремоты. Звонил Довидер. Он сообщил Берлянчику, что суд восстановил Галину на работу и обязал оплатить ей все прогулы.
— Какой суд?! — заорал Берлянчик, вскакивая с дивана. — Выбрось жвачку изо рта. Ты можешь толком объяснить — как суд мог ее восстановить, если она обворовала магазин?