— Ты допустил формальную оплошность.
— Какую?
— Не уведомил ее письмом об увольнении.
— Она обокрала магазин, не заботясь о формальностях — даже строчки мне не черканув. Почему же я должен это делать? Может быть, еще и надушить конверт?
— Таков закон!
Берлянчик со злостью отключил мобильный. Мысль о том, что он, новый буржуа, должен жить по законам старой советской демагогии и оплачивать прогулы человеку, которая разорила «Виртуозы Хаджибея», так ошеломила Додика, что он в бессилии свалился на диван. В себя его привел знакомый бархатистый голос монархистки:
— Что с вами?
Берлянчик открыл глаза.
— Как вы вошли? — удивился он.
— Входная дверь была открыта и эта тоже... Я стучала, никто не отвечал. Вам, профессор, плохо?
Берлянчик сердито промолчал. Как ни странно, но за катастрофу в магазине он больше всего злился на нее — на лидера «Престольного набата», которая не имела к этому никакого отношения и вообще вряд ли знала о существовании «Утят». Дело было в нем самом. Стараясь уберечь себя от лукавства, лицемерия, черствости и лжи, неизбежных в погоне за деньгами, он зачастую впадал в иную крайность: непомерно открывался там, где нужны были деловая осторожность и сухой расчет. В этом смысле монархистка плохо влияла на него. Она будоражила ту часть его существа, что витала в голубых мечтах, приводя в гнев и уныние другую половину, более трезвую и земную, Берлянчик помнил, что Галину Крот он назначил директором «Утят», поддавшись именно этому порыву.
— Не смейте называть меня «профессор», — наконец сухо произнес он.
Она присела рядом на диван.
— Что-нибудь случилось?
— Да. Меня уволили из президентской канцелярии. Ограбили мой вокально-экономический отдел.
Монархистка бесцельным жестом намотала тонкую золотую цепочку, висевшую у нее на шее, на два пальца и внимательно посмотрела на него:
— А серьезно?
— А, по-вашему, это шутки? У меня лопнула карьера. Изгнали из элиты. Забрали служебный «Мерседес».
В глазах ее мелькнула досада.
— Бывает, — в том же духе ответила она. — У больших запросов трудные экзамены. Собирайтесь!
— Куда? Зачем?
— Я видела Димовича. Он говорит, что муж знает, где вы поселились. Здесь, профессор, опасно оставаться.
— Я просил не называть меня «профессор»!
— Но мне так нравится.
— Ну, хотя бы добавляйте «экс».
— Нет. Я не желаю ничего менять.
— Объясните, почему?
Она лукаво подмигнула и ладонью подрезала пространство перед носом:
— Так.
Берлянчик больше не настаивал, чувствуя, что и так переборщил. Но монархистка сама заговорила:
— Знаете, — она старалась говорить весело и бодро, — я живу будущим, профессор, и поэтому во мне всегда что-то бесполезно: или это замечательное будущее, или молодость, обычные человеческие радости и даже красота... А это иногда невыносимо! — ее глаза, внезапно вспыхнув, поменяли цвет. — И тогда я думаю о вас. Я вас люблю, профессор…
Она была великолепна в белоснежной блузке и черном блейзере с золотыми шафранами и романовскими коронками на краях рукавов. У Додика исчезли треск в ушах и зелень в голове. В его душе, измученной болезнями и долгами, вспыхнул молодой пионерский костер. Он привлек ее к себе, и вдруг все триста кредиторов вместе с «Сундуком» и Галиной Крот завертелись в огненном смерче и унеслись далеко за горизонт. Остался только резкий скрип подвесного фонаря в переулке за окном и свет его, который метался по стене.
Тут громко постучали в дверь. Ирина Филипповна натянула одеяло и в испуге замерла:
— Кто это?
— Тихо! — Берлянчик легонько сжал ее плечо и приложил палец к губам. — Не шевелись, молчи…
— Не вздумай открывать!
— Не бойся.
Берлянчик осторожно потянулся к портупее, которая висела на спинке стула рядом с ее блейзером и блузкой, и, стараясь не скрипеть ни стулом, ни ремнем, вынул револьвер из кобуры. Затем он бесшумно поднялся с дивана и голый, возбужденный, похожий на поседевшего Адама с фиговым листом и оружием в руках, стал пробираться на цыпочках к двери, обходя пузатые немецкие комоды, серванты и шкафы.
— Кто там? — спросил Берлянчик, держа револьвер наизготове — двумя руками над плечом.
— Это я! Ваш сосед.
— Эдуард Панкратович?
— Да, я. Откройте!
Берлянчик приоткрыл дверь на размер цепочки.
— Что вы хотели?
Сосед был в морской фуражке и кителе, наброшенном поверх майки и кальсон. Пачкая Берлянчика широкой и липкой ухмылкой, он спросил:
— Додик, как по-вашему, Гитлер действительно застрелился или сбежал в Аргентину?