Увидев, что Берлянчик пошатнулся и схватился за сердце, Любаша бросилась к нему, готовая тут же привести его в чувство.
— Прекрати, Любаша! — строго сказал Берлянчик, сразу приходя в себя. — Ещё недоставало тут, в райадминистрации… Что за сексуальные фантазии такие? Напиши о них в телепередачу «Эротические среды», а меня оставь в покое!
Грохоча, как оторвавшаяся при землетрясении колонна, Газецкий мчался по лестнице вниз, понося на чём свет ту минуту, когда он ввязался в эту авантюру.
— Каролино-Вегас! — сиял он в машине, пожимая плечами. — Дом Берлянчика! Как я, нормальный человек, с температурою тридцать шесть и шесть и без следов белка в моче, мог поверить в этот бред?! Толик, разворачивай машину!
— Куда — в Тирасполь? — с надеждой уточнила Вероника, вспушив чёлку игривым жестом топ-модели.
— Опять бриллианты! Вероника, ты можешь думать о чём-то о другом? Пересядь к Виталию Тимофеевичу. Виталий Тимофеевич, возьмите Веронику!
Виталии Тимофеевич криво усмехнулся. Предложение Газецкого разбередило в нём старые болезненные комплексы, которые развились ещё в те благословенные времена, когда он, бывший двоечник и алкоголик, командовал огромным коллективом.
— Не ищи, Миша, дураков, — сказал он, вынимая спичку изо рта.
— Кто — я? — возмутился Миша. — Моя машина, мой бензин, и я же держу Веронику на руках, а вы развалились, как в ложе-бенуаре, — кто же ищет дураков?!
— Если так, я могу выйти из твоей машины и вернуться в Одессу на автобусе.
Это не на шутку встревожило Берлянчика. Лишившись бывшего директора комбината, он оставался лицом к лицу с лужёными желудками тех, от кого зависела судьба его грандиозного проекта. Он быстро отвернулся от окна, за которым убегали деревья, дорожные знаки и столбы, и напомнил, что в машине все коллеги и у каждого своя почетная задача. Миша — компаньон, девушки — рабочий тонус, а о Виталии Тимофеевиче и говорить нечего: без его компанейского участия им не видать Каролино-Вегаса, как своих ушей. Однако Газецкий упрямо гнул своё:
— Пока я не вижу тех застолий, ради которых мы должны сидеть, как сельди в бочке!
— Извините-с, это не моя забота! — кипятился Виталий Тимофеевич, скорчив обидную гримасу. — Я брался пить с нужными людьми, а не сгонять в отары глав администраций. Такой задачи мне никто не ставил!
— Верно, — поддержал его Берлянчик. — Он имел узкое специальное задание, поскольку у него огромный опыт работы среди элиты, на верхах.
— Подумаешь, — парировал Газецкий. — Я имел общество не хуже. Я тоже пил с интересными людьми.
— Он пил! — передразнил Виталий Тимофеевич, выводя заливистую носовую трель.
— Да, пил.
— Оно пило!
— Да, пило, — упрямствовал Газецкий с перекисшей ухмылкой на лице. — И не с партбоссами, как вы. У меня бывали директор филармонии, эндокринолог Лавочкин, Аркадий Вощенко — шикарный бас...
— Ха-ха! С кем ты пил, ты Веронике расскажи, а мне рассказывать не надо! Выпивало! Смотри, мальчика нашёл: «Возьмите Веронику». Какую Веронику?! Да я отродясь девиц на колени не сажал.
Детские веснушки на лице Газецкого в страхе разбежались в стороны, разогнанные брезгливой ефрейторской гримасой:
— А теперь придётся! — рявкнул он, решительно подвигая Веронику к Виталию Тимофеевичу.
— А это не видал? — показал Виталий Тимофеевич, подпирая девушку плечом. — Я вообще могу выйти из машины!
— Тише, коллеги, не скандальте! — вмешался Додик. — Вы что, с ума тут посходили. Нашли чем хвастать: кто с кем пил... Подумаешь: партбоссы, шикарный бас! Скоро они начнут всем хвастать, что пили с нами, — если мы, конечно, достигнем нашей цели.
— Перестаньте, Додик, это сказки!
— Миша, ты не прав, — мягко возразил Берлянчик. — Ты видишь, что это такое? — Он провёл пальцем по запыленной панели. — Круг! Обычный круг...
Далее Берлянчик объяснил, что если изобразить удачу в виде круга, то каждая точка на его окружности, — это бред, идиотизм, но иначе в круг не попадёшь. Это аксиома жизни: успех всегда лежит через точку идиота. Как ни странно, но эти рассуждения успокоили Газецкого. До бизнеса он ремонтировал кассовые аппараты в магазинах, а теперь выписывал газету «Секс от шести до шестидесяти шести», и поэтому считал себя думающим и образованным человеком. Мысль Берлянчика, поданная в виде аллегории, импонировала его интеллигентности.
Однако после того, как будущие совладельцы Каролино-Вегаса поцеловали третий райадминистраторский замок, философское начало в душе Газецкого вошло в противоречие с насущными потребностями его молодого организма.