Дальше решил идти по тропе. Фонарик у него был, и заблудиться на хорошо натоптанной тропе он не боялся.
С полкилометра шел по Чайке, потом собрался выбраться на берег и в метре от берега провалился до самых подмышек.
— Тепляк! Вот угораздило.
Дно под ногами не прощупывалось, но пугаться Марк не стал — омуток был, от силы, два метра размером. Утонуть в Чайке, как выражается Студент, было бы «западло». Марк откинулся на спину, раскинул руки и вытащил себя на лед. Морозец был небольшой, градусов 20–25, но до зимовья в промокшей насквозь одежде не дойти, обморозишься. Парашкин повернул назад к брошенным вещам.
— Сейчас, разведу костер, мокрое сниму, и залезу в спальник, — мечтал он, чувствуя, как затвердевает одежда. — Как же все-таки, тяжело приходилось рыцарям в их железных доспехах, — жалел псов-крестоносцев Марк. — Упаду сейчас, и без лошади не подымешь.
Но, то ли его ледяные доспехи оказались легче рыцарских, то ли Марк выносливее, дошел. Наломал сушняка, развел костер, развернул рядом спальник и стал раздеваться. Дольше всего снимал ичиги. Проклятые рашен мокасин смерзлись с портянками, а портянки с ногой, и никак не хотели расставаться друг с другом. Только подержав ичиги над костром, удалось их снять.
Долгая борьба с мокасинами не осталась без последствий. Большой палец на левой ноге отморозился и распух до размеров соленого огурца. Не корнишонов, а тех, что продают в трехлитровых банках.
Ночь Парашкин провел за сушкой одежды, изредка отвлекаясь от этого увлекательного занятия на то, чтобы вытащить из костра свою постоянно падающую в костер голову. Все-таки две бессонных ночи — перебор.
От зимовья несколько раз стреляли, но Марк отвечать не стал. Пойдут, сдуру, выручать и сами провалятся, а у костра места и так мало. Одежда почти высохла, только телогрейка осталась сырой. Вата есть вата. Кстати, почему на фронте бинты стирали и использовали повторно, а вату нет? Не сохнет, зараза!
Едва рассвело, Парашкин оделся, с трудом затолкал свой распухший «огурец» в покоробившиеся ичиги, затолкал выручивший его спальник в рюкзак и отправился домой, в избушку. На полпути встретил приятелей, отправившихся его искать. Объяснил им, где остались вещи, впрочем, и так по следам бы нашли. Решили не тратить день по-пустому, а поохотится. Продукты же забрать к вечеру, по дороге домой. До зимовья Марк шел на автопилоте, не потому, что пьяный — спал на ходу. Сразу свалился на нары и продрых до возвращения охотников.
Мужики принесли сахар и печку. Лыжи тащить поленились, да и не нужны они по мелкому снегу, а до глубокого промышлять не собирались. Граф с Витимом добыли соболя, здорового кота. Студент и Север отличились, пока остальные ходили к Громовскому зимовью. Подстрелили соболюшку, почти у зимовья; на халяву, как заявил Граф. Хомич стрелял пока только белок, да рябчиков; Парашкин не добыл ничего, кроме клички. Пару дней после купания его дразнили «таежным моржом».
Окончательно договорились строить новое зимовье. В основном, из-за собак. Стоило Витиму сегодня залаять, и все собаки, бросив хозяев, удрали на лай. Причем, ни одна, несмотря на то, что Граф их сурово гнал, к хозяевам не вернулась.
Копыловское зимовье находилось в устье ручья Далдын; новое решили строить на ручье Тингнях, в шести километрах ниже по течению Чайки. Благодаря героическому маршу Парашкина, удалось принести все необходимое для строительства: лучковую пилу, печку, трубу, гвозди, брезент. Место выбрали, с учетом минимальных затрат труда, в сосновом бору, чтобы не таскать далеко бревна. Студент и Граф валили деревья и раскряжевывали их на трехметровые сортименты, а более опытные Марк и Хомич ставили сруб. Рубили в чашку, но без паза, в целях экономии времени. В первый день сделали сруб, на следующий: потолок, дверь, нары, установили печку. Ночь провели в новом зимовье и утром приняли объект в эксплуатацию, тремя голосами за и одним воздержавшимся. Воздержавшимся был Студент, которому выпало поддерживать ночью огонь. Он считал, что теплоизоляция отдельных элементов конструкции недостаточна. Недоделки обещали устранить в процессе эксплуатации.
Пока ходили от зимовья к зимовью, установили капканы, превратив простую тропу в охотничий путик. На приманку использовали внутренности белок и рябчиков. Собаки, решившие поначалу, что лакомство предназначено для них, скоро убедились, что с земли не допрыгнуть, а ходить по тонким жердям не научены, чай, не уголок Дурова, перестали интересоваться приманкой.