Я была погружена в эти мрачные размышление, когда Люцила заставила меня придти в себя. Меня ждали.
Участвовали графиня и ее супруг. Ловля птичек служит поводом к различным приятным случайностям. Было весело, оживленно, но мое сердце не смело отдаться радости.
Образ Густава постоянно представлялся и волновал меня. Жестокий! Что я тебе сделала, что ты смущаешь мой покой? Что мне делать здесь? Раньше, чем тебя видела, я так была спокойна! Я забавлялась так!
Ах, моя дорогая, как свет глуп! Как его забавы холодны для сердца, охваченного любовью, как мое! И говорю это я, радушно принятая в самых блестящих кругах, я, которую ищут наслаждения — могла ли бы ты поверить этому? Да, я завидую только счастью Люцилы. Я желала бы нравиться ее милому; услышать от него, что он меня любит, было бы все мое честолюбие, а забота составить его счастье — мое единственное занятие.
Варшава, 1 сентября 1769 г.
XIX.
Густав Сигизмунду.
В Пинск.
Все мои желание исполнены: Люцила моя. Наши родители, видя нашу взаимную склонность, согласились ее увенчать. Моя любовь достигла высшей степени. Я жду лишь счастливой минуты освящения ее у подножия алтаря.
Уже все готовится к торжеству, которое назначено на 24 следующего месяца.
Дорогой друг, отложи на несколько дней свое путешествие и приезжай принять участие в празднике.
Варшава, 25 сентября 1769 г.
ХХ.
Софья двоюродной сестре.
В Белу.
Как трудно бороться постоянно с сердечною склонностью!
Долго я старалась победить свою страсть к Густаву, но мое слабое сердце не может более защищаться. Я не в состоянии жить без него; едва я могу пробыть, не видя его, один день, и его отсутствие так же тягостно для меня, как и для Люцилы. Итак, нужно, чтобы я ее заместила.
Увы, где блуждает мой ум? В какую я погружусь новую бездну! Ах, моя дорогая, чего не может сделать с сердцем красота, так как она заставляет его забыть и его долг, и его заботу о спокойствии.
Чтобы овладеть Густавом, нужно добиться доверие Люцилы, овладеть ее секретами, ловко породить между ними ревность и поссорить их друг с другом. Как, я забуду о жалости? Буду систематично лжива? Буду переходить от лжи ко лжи, от преступление к преступлению? Я стану презренной в своих собственных глазах?
На что мне жить без угрызений совести, если нужно жить несчастной! Мне извинением будут нравственные правила нашего века. Не говорила ли ты сама столько раз, что добродетель. Создана единственно для глупцов, которые в нее верят, что не надо иметь другого мерила поведение, кроме своего удовольствия, что мудрость заключается в умении наслаждаться настоящим, и что все кончается с нами. Ты слишком даже счастливо применяла эти правила, уже давно ты живешь только для себя. Почему же я не могу тебе подражать и быть такою же счастливою.
P.S. Возникло несогласие между графами Собеским и Потовским относительно конфедератов. Опасаются разрыва. Люцила тоскует, чем я не недовольна, но не знаю почему.
Варшава, 15 октября 1769 г.
XXI
Густав Люциле.
Уже несколько времени я с печалью слежу за спорами наших отцов по вопросу о конфедератах. Уже они породили охлаждение между нашими семьями, день нашего соединения отсрочен, я не могу тебя видеть так часто, как бы желал, и трепещу, чтобы в заключение это несогласие во взглядах не имело печальных последствий для нашего счастья.
Увы! Мы, может быть, близки к минуте, когда нас разлучат на веки.
Дорогая Люцила, предупредим неразрывными узами роковой удар, которым угрожает нам судьба. Приди, душа моей жизни, приди, предстань пред алтарем Гименея, и пусть соединять нас сладостные узы. Еще решение судьбы у нас в руках: допустим ли произнести его бесповоротно?
О, Люцила, выслушай послушно твоего милого. Сдайся его горячей мольбе, открой душу самому сладостному из чувств и берегись противиться самому могущественному из богов, желающему увенчать наше счастье.
Новая улица, 27 октября 1769 г.
XXII.
Люцила Густаву.
Твои опасение лишь увеличивают мои и окончательно приносят смерть в мое сердце. Но как следовать твоим советам?