«Вы знаете о моей нежной любви к Люциле; если я был когда-либо вам дорог, сообщите ей о моей грустной участи и скажите ей, что я уношу ее образ с собою в могилу».
Едва высказав это грустное поручение, он падает бездыханным в мои объятия.
Какую сохранял он грацию даже на лоне смерти! Смерть, потушив блеск его огней, не могла изгладить всей его красоты. В чертах его лица видна была кроткая ясность; прекрасные волосы волнами струились по его шее; в боку виднелась глубокая рана...
Ах, я не в силах окончить... Простите моей горести.
Покутьев, 6 июля 1770 г.
L.
Графиня Собеская своему супругу.
В Люснь.
Мы не имеем известий от Густава с той поры, как он дал нам совет удалиться сюда.
Немного спустя после вашего отъезда распространился слух о кровавом сражении между конфедератами и русскими. Люцила опасалась за Густава. В то время, как она ожидала в волнении подробностей о битве, ей принесли письмо; она думала, что от ее милого, и распечатала с нетерпением.
Едва она бросила туда взор, я вижу — Она бледнеет, ее руки дрожат и с трудом могут держать бумагу; ее обесцвеченные губы охвачены судорожным движением, ноги у ней подгибаются и она падает без сознания.
— Я похолодела вся.
Увы! — восклицаю я. Что случилось, Люцила?
Я подбежала к ней и громким голосом позвала на помощь.
Когда мы привели ее в чувство, я бросила взгляд на письмо. Оно было от друга Густава и возвещало нам о его смерти.
Я не берусь описать вам состояние нашей бедной дочери, его не выразишь, и слезы, которые текут из моих глаз, и орошают эту бумагу, скажут об этом вам лучше моего пера.
Она провела целых два дня в горестном отупении, не произнося ни слова, отказываясь от всякой пищи.
Напрасно я предлагала ей поесть чего-нибудь, — мои настояние были тщетны. Наконец, видя ее обессиленной от отсутствия питания, я бросилась к ее ногам. Я оросила ее руки слезами и молила не осуждать себя на смерть. Она приняла из моей руки несколько ложек бульона.
Ее горесть, казалось, получила другое направление. — Я не покидаю ее ни на минуту.
Часто она поднимает глаза и руки к небу, произнося имя Густава, потом вдруг начинает плакать, проливая слезы потоками, ее грудь порывисто подымается, ее душат рыдание.
Я заметила, что она любит уходить вздыхать в сад, и боюсь, что здесь все напоминаете ей о ее милом и поддерживает ее горесть.
Я надумала поэтому увезти ее к тетке в Ломазы, и провести там некоторое время, пока ее горе немного утихнете.
Направляйте туда ваши письма. Пишите чаще.
Аллен, 19 июля 1770 г.
LI.
Софья двоюродной сестре.
Часть моего плана удалась, и даже cверх моих ожиданий. Люцила верит, что Густав — в могиле.
В то время как она была в смертельном волнении и оплакивала заранее смерть своего милого, я дала ей письмо предполагаемого друга, возвестившее ей роковую новость.
Копию письма прилагаю.
Если ты спросишь, кто писал, я тебе отвечу, что сам Густав: именно, я приказала задерживать во время моего отсутствие его письма. В одном из них он повествует Люциле о смерти брата одной из ее подруг. Сделав надлежащая изменение, я отослала его доверенному лицу с предложением переписать, адресовать Люциле под моим конвертом и прислать тотчас же мне по почте, — под благовидным предлогом подшутить кой над кем.
Письмо было положено, и что могло бы равняться смятению Люцилы? Я трепетала за последствие, как бы они не оказались более серьезными; но к счастью я теперь вне затруднений. Сначала она хотела отказаться от жизни; в настоящее время она довольствует вздохами и охами.
Чтобы отвлечь ее от горя, графиня увезла ее к тетке в Ломазы и упросила меня их сопровождать. Мы стараемся ее развлекать, но наши усилие бесполезны; ничто не может смягчить ее горесть. Она бежит общества, запирается в своей комнате или одиноко предается своим грустным мыслям на берегу ручейка.
Ее мать употребляет все усилия в мире, чтобы отнять у ней роковое письмо; она не хочет расстаться с ним, она носит его постоянно на своей груди.
Вчера я услышала, что она громко вздыхает в своей комнате, и так как наши комнаты смежны, то я полюбопытствовала посмотреть чрез щелку в стене. Я увидела ее полулежащей на канапе, с известным письмом в руке. Она, казалось, была в крайнем волнении: грудь ее поднималась быстрыми порывами, она поднимала глаза от бумаги лишь за тем, чтобы отереть слезы. Вдруг она испускает продолжительный вздох.