Выждав время и слегка увеличившись, я пустился бежать по коридору, перескакивая через рытвины и моля судьбу лишь о том, чтобы в квартире не оказалось кошки.
Кошку, как правило, не выводят выгуливать, и потому выявить ее путем наружного наблюдения за Ниночкиной квартирой я никак не мог.
К счастью, этой тварью здесь даже не пахло, а собаку они не держали, это я знал.
Коридор был огромный, как станция метро «Комсомольская-радиальная», только много длиннее.
От паркета пахло квашеной капустой, табаком, задохлым тапочным войлоком и прованским маслом.
Легко сказать «паркет». Был он подобен лесоповалу: толстые волокна древесины, как бревна, лежали у меня на пути.
Я бежал навстречу плотному сквозняку по бесконечным выложенным елочкою брусьям, мимо меня охапками сена летели хлопья квартирной пыли.
Но вот и заветная дверь, подобная вратам кафедрального собора. Из-под двери тянуло тонким луковым запахом женского пота.
Щели под дверью оказалось совершенно для меня достаточно. Я прошел в нее, даже не пригибаясь.
16
В комнате у Ниночки стояла кромешная темнота. Вытянув руки, я сделал шаг вперед и наткнулся на жесткий кустарник коврового ворса.
Видели вы когда-нибудь плантацию чертополоха в человеческий рост высотой?
Исцарапанный весь, я долго шел по бесконечным зарослям, раздвигая колючие стебли руками.
Наконец набрел на полянку, в изнеможении сел — и услышал дыхание своей любимой.
Это было ровное, но болезненное дыхание, с тихим присвистом и кипением в бронхах: я знал, что Ниночка немного простужена.
Когда глаза мои привыкли к полутьме, я разглядел в отдалении темную громаду тахты с голубоватыми изломами простыни.
Далеко вверху, как на гребне заснеженного хребта, я видел тонкую прекрасную спокойно лежавшую вдоль тела руку.
Лицо Ниночки было повернуто ко мне. Глаза ее были плотно зажмурены с мучительными морщинками на веках, и если бы я не слышал ее дыхания, сонного дыхания, которое трудно подделать, я мог бы подумать, что она только притворяется спящей.
Вот и всё, сказал я себе, вот и счастье.
И больше мне ничего не надо.
Вопрос, как я буду отсюда выбираться, меня совершенно не занимал. Выберусь как-нибудь — или погибну, не всё ли теперь равно?
Долго ли я так сидел, отдыхая, — сказать не могу.
Вдруг Ниночка открыла глаза, резко привстала и громким шепотом спросила:
— Кто здесь?
Дурак я был бы откликаться.
Ниночка посидела в раздумье, прихватив на груди ночную рубашку, потом проговорила «Странно» и снова легла.
Но ненадолго: приподняла голову и медленно, раздельно проговорила:
— Анатолий Борисович, я не знаю, как вы это делаете, но это вы.
Я молчал.
— Перестаньте меня пугать, появитесь, пожалуйста, — сказала Ниночка. — Я вас очень прошу. Ну, сколько можно, честное слово!
17
Я появился: что мне оставалось делать?
Я встал перед Ниночкой во весь свой естественный рост, постаравшись замедлить процесс возвращения, чтобы не напугать ее досмерти.
Сказать, что Ниночка вовсе не испугалась, было бы преувеличением: она отшатнулась к стене и охнула, прикрыв обеими ладонями рот.
— Господи, Боже мой, — прошептала она, — я так и знала, что он своего добьется.
Я встал на колени и клятвенно заверил ее, что ничего не добивался: я просто промок и продрог, больше это не будет повторено.
— Ну, прямо «не будет повторено», — сказала Ниночка и села, подобрав под себя ноги. — Маменькин сыночек, а какой упорный. Это ж надо, погреться пришел. Да встаньте вы с колен, мы не в театре.
Я повиновался.
— Садитесь вот сюда, — она завернула угол постели.
Я робко присел.
— Ну, — требовательно сказала Ниночка, — рассказывайте.
— О чем?
— Почему вы меня преследуете. Только не врать!
И я рассказал ей всё: о проклятом даре, о страхах своих, об одиночестве, о своей неудержимой любви.
Нельзя сказать, что мой рассказ так уж сильно ее растрогал. Впрочем, слушала она меня внимательно — как студентка-практикантка ответ первого ученика.
— Ну, ладно, — подумав, сказала она. — Допустим, вы не знаете, что подглядывать за девушками нехорошо. А дальше что?
— Ничего, — признался я.
— А кто обещал мне не врать?
Я вынужден был признаться, что, по всей вероятности, стал бы и впредь сюда приходить.
— «Впредь…» — передразнила она. — Интеллигенция проклятая. Простите за нескромный вопрос: какая же роль во всей этой истории отводится собственно мне? Я что вам, Обнаженная со Скрипкой? Мое согласие вам не требуется?