— С твоей фамилией только мимо очка ссать. И детей у тебя не будет, ты своей бабе куда надо ни в жисть не попадешь.
Игорек очень интересовался дальностью боя и пробивной силой пули, меткость моя его не заботила:
— Дело наживное.
Один раз даже подставил вместо мишени свою ладонь, и я, не без тайного злорадства, в нее пальнул.
— Уй, больно! — завопил президент «Аметиста», вскочил и заплясал по комнате, тряся рукой и дуя на крохотную ранку.
С трех шагов (то есть, считай, с пятидесяти метров по парижскому счету) моя микроскопическая пуля пробила президентскую ладошку насквозь.
После этой пристрелки мне в продуктовую сумку стали вкладывать и патроны.
Но даже это не вспугнуло меня и не побудило к бегству: я всё еще предпочитал верить обещаниям Игорька, что государственные дела у меня еще впереди.
В гостиной я устроил мини-тир и развлекался от нечего делать, как офицер провинциального гарнизона.
От стены до стены поперек там было три с половиной метра, по парижскому счету — триста пятьдесят.
Через неделю с такого расстояния я выбивал шестьдесят из ста, а это, простите, для белобилетника совсем неплохо.
51
Так прошло четыре месяца. Миновала зима, стаяли снега, отшумели майские праздники, во дворе зазеленели деревья.
Посещения Игорька участились: теперь президент «Аметист-банка» заезжал ко мне ежедневно.
Началась политобработка.
Имитируя дружескую откровенность, Игорек жаловался на трудности дикого российского рынка, мне же полагалось лишь согласно мычать в ответ.
Как и всякий агитатор, президент говорил банальности, от которых ему самому вязало скулы.
Реформы в стране буксуют, втолковывал мне он, это ясно даже ребенку.
Ожидания, что невидимая рука рынка всё решит и устроит, не оправдались, народ в своей массе глубоко разочарован и обижен на молодых реформаторов, то есть на нас.
Почему? А потому, что в объективный процесс вмешались субъективные тормозящие факторы.
Все добрые начинания и задумки воплощаются в дерьмо — в точности, как у осы, которая, подобно пчеле, строит свои серые соты — и заполняет их несъедобной дрянью.
Эту образную фигуру Игорь Дмитриевич придумал сам, втайне ею очень гордился и иллюстрировал ею свои речи неоднократно, сам наверняка считая себя медоносной пчелой.
Вопрос, что делать, неактуален, говорил он, всем и так понятно, что делать: установить, кто виноват, — и устранить досадную помеху.
Тогда всё пойдет как по маслу.
Я слушал — и погружался в глубокое уныние.
«Если кто-то делает не то, что мне требуется, его надо срочно задавить». Этот принцип шустрый юноша впитал с молоком матери.
Других способов он просто не знал.
Мне следовало бы давным-давно догадаться, что меня не просто держат про запас, меня высиживают, как киллера.
А пистолет мне был вручен только для того, чтобы я привык к оружию и, грубо говоря, пристрелялся.
Оставалось лишь узнать, кого мне заказывают.
К этому и вел мой президент.
— Почему я с порога отверг твою продовольственную программу? Коллективное кормление бомжей — бред, конечно, собачий: бомжи сами виноваты, что они бомжи. Пусть научатся играть на бирже. Но возможен вариант: скажем, пропитание заключенных. И к кому мы с этим планом придем? К нему, к этому пидеру гнутому. А он все наши с тобой задумки-живинки тут же присвоит и обратит не на государственную, а на свою личную пользу. Хотя, казалось бы, куда еще, но этому говноеду всё мало. Прожорлив и притом здоров, как бык, еще полсотни лет проживет, если его не прикончить. Да как прикончишь? Охраны у него — целый батальон, свои бэтээры, свои вертолеты. Маршруты меняет по три раза на дню, ночует на разных квартирах…
Я молча слушал его горестный монолог и кивал: действительно, как такого прикончишь, с этими гнутыми пидерами прямо-просто беда.
Короче говоря, Игорек замыслил нечто действительно из ряда вон выходящее.
Настолько выходящее, что в итоге я был вынужден спасаться бегством за пределы России.
Речь шла ни много, ни мало — о вице-премьере федерального правительства.
Фамилию называть не стану, дело прошлое, тем более их там до чёрта, все вице — и все первые, как в дурдоме.
Но этот первый был какой-то особенный: чем-то он Игорёчку мешал.
Собственно, мешал — не то слово: его имя Игорек не мог произнести без грязной брани.
Из уст этого чистюли с внешностью Алена Делона матерщина звучала особенно запредельно.
52
Устранение вице-премьера готовилось уже давно, мое появление лишь ускорило процесс и расширило круг возможностей. Например: пронести в кабинет жертвы заблаговременно дисминуизированную мною бомбу.