Я прекрасно знал, что детей у Игорька нет, а значит он рассчитывает подсунуть мне какого-нибудь цыганенка.
На этом можно было бы остановиться, но для верности я сделал последний зигзаг.
— А откуда я узнаю, что это будет ваш сын?
— Завтра утром тебе привезут наши семейные фотографии, — не моргнув глазом, отвечал Игорек.
Дурной я был бы дожидаться этих липовых фотографий.
Глава шестая. Бегство
54
В моей изоляции, как я уже говорил, имелась одна отдушина: «Барс», приносивший продукты, забирал с собой черный пластиковый мешок с бытовыми отходами.
Этот неэквивалентный обмен являлся нашим единственным совместным действием, и постепенно он оброс некоторыми человеческими подробностями.
Мне казалось, что обязанность выносить за мной мусор не нравится «Барсу», задевает его воинское достоинство: забирая мешок, этот смуглый верзила не то что краснел, но темнел лицом и угрюмо косился в мою сторону.
Мне лично тоже не нравилось, что этот тип воротит от меня морду, как от неродного покойника.
В качестве отместки я непременно выносил мешок с мусором лично и торжественно передавал из рук в руки с поклоном и какими-нибудь шутливыми словами (типа «Подарок фирмы»), на что верзила не отвечал, только еще больше мрачнел.
Акт передачи черного мешка я давно уже разработал в качестве резервного варианта бегства.
Если бы верзила бросал мешок в контейнер возле подъезда, мне пришлось бы отказаться от этого варианта: «Барс» приезжал в десять утра, а коммунальщики опорожняли контейнеры на рассвете, и это означало, что, забравшись в черный мешок, я должен был валяться там почти сутки.
За это время меня могли хватиться, а вылезать из контейнера среди бела дня было равносильно самоубийству.
Не говоря уже о факторе кошек, крыс и бродячих собак.
Но из окна я заметил, что камуфляжник забирает мой мешок с собою в джип и увозит — видимо, на помойку в другом районе: предосторожность, как я думал, не чрезмерная.
Прошу простить за эти малоприятные подробности, но они лишними не являются: другой возможности сбежать из этой западни у меня не было.
Я стал приучать «Барса» к мысли, что мусор он должен забирать с кухни сам.
Перестал выходить к нему в прихожую: то курил, валяясь в постели, то брился в ванной комнате, то смотрел телевизор в гостиной — и оттуда напоминал ему о подарке фирмы.
Поначалу важно было, чтобы он меня видел через раскрытую дверь и не кидался искать по всей квартире.
Но постепенно необходимость в этом отпала: верзила привык, что для него, как говорится, я всегда дома.
Несколько раз к его приходу я запирался в ванной, включал душ и мурлыкал там какую-нибудь песню, потом выходил как ни в чем не бывало, говорил ему «А, это вы, привет-привет» и шествовал в спальню.
Так мне удалось притупить бдительность камуфляжника, и в один прекрасный день он удовлетворился магнитофонной записью моего пения и плеска воды за закрытой дверью ванной.
Это была репетиция бегства, которую я время от времени со стабильным успехом повторял.
И вот пришла пора премьеры: на генеральную репетицию времени уже не осталось.
55
Утром, когда камуфляжник должен был принести мне семейные фотографии Игорька, я включил в ванной свежеизготовленную купальную фонограмму, запер дверь изнутри на защелку, дисминуизировался и через щель под дверью вышел в прихожую.
Мой спасительный черный мешок возвышался надо мною подобно Джомолунгме. Я нашел заблаговременно сделанную прорезь, забрался в мешок и затаился в пустой сигаретной пачке, для виду полусмятой, но мягко устланной внутри.
И вспомнилось мне раннее детство, трогательная книжка про мышонка Пика… Как там моя бедная матушка, что она обо мне думает? Что ей говорят обо мне? Я ведь даже не могу ей позвонить…
Впрочем, долго предаваться ностальгическим размышлениям мне не пришлось. Я услышал жуткий скрежет ключа в замочной скважине, глухой удар двери, тяжкие шаги моего снабженца.
— Закрывается, засранец, — прогудел гулкий бас. — От кого здесь закрываться?
Затем я почувствовал, что меня вздымает, как на воздушном шаре, и понял, что трюк мой удался.
Дорога была долгая, тряска ужасная, я боялся выронить из кармана свой верный «глок» и то и дело его ощупывал: там, куда меня везли, он должен был мне очень и очень пригодиться.
Нет, я хочу, чтобы вы прочувствовали весь ужас и всю абсурдность моего положения.
Университетский преподаватель, человек пусть без громкого имени, но вполне достойный, пользовавшийся любовью студентов, расположением руководства и уважением коллег, я вдруг в буквальном смысле слова оказался на помойке жизни и выбраться из этой мерзости мог только рискуя своей головой.