Выбрать главу

Меня они в упор не видели: привыкли, что русский язык здесь непрозрачен.

— Ну, что, беремся?

— Гелберт, сука, половины не даст. Может, сами?

— А номера перебивать где, прямо на вокзальной площади будем?

— Да обидно, понимаешь, за полцены рисковать.

Постояли и ушли.

Это была информация к размышлению.

По справочнику в телефонной будке я нашел фирму «Гелберт. Райфен, ауспуфф, бремзен»: монтаж колес, ремонт глушителей и тормозов.

Приехал, посмотрел.

Увы, господина Гелберта нельзя было назвать богачом даже в первом приближении. Скромненькая авторемонтная мастерская. Два подъемничка, бюро, парковка на четыре места.

Впрочем, позади виднелся пристроенный со двора большой ангар из рифленого дюраля. Возможно, там и прокручивались настоящие дела.

Хозяин — лысый худой молодой немец. Глаза светлые, холодные, как стеклянные.

— Есть машина, — сказал я. — БМВ Z-3, цвет «бостон-грюн».

— Не по адресу, — равнодушно ответил Гелберт. — Машинами не торгуем. Только ремонт.

— Тогда до свидания.

— Постой. А какого года?

— Кайне анунг. Понятия не имею.

— Как же так? — засмеялся немец. — Хорош хозяин.

— Я не хозяин.

— А кто хозяин?

— Кайне анунг.

— А вот я сейчас полицию позову.

— Зови. Я ничего не говорил, ты ничего не слышал.

— Кто тебе дал мой адрес?

— Ребята из Минска. Андрей и Борис.

— Не знаю таких.

— В таком случае извиняюсь.

Гелберт постоял, подумал.

— Ладно, пригоняй сегодня вечером, в девять. Вон туда, на задний двор. Ворота будут открыты. Посмотрим, что за бостон-грюн.

99

В назначенный час я пришел на задний двор мастерской с пластиковым пакетом от магазина «Альди».

— Где ж твой бостон-грюн? — спросил Гелберт.

— Минуточку терпения.

Надо было видеть лицо этого немца, когда я достал из пакета зеленую «БМВ» размером со спичечную коробку и поставил на бетонный пол.

Гелберт чуть не захлебнулся от бешенства. Раскрыл рот и выпучил глаза, как будто ему перекрыли кислород.

Потом весь покрылся красными пятинами и начал орать:

— Ферписс дихь ду, шпиннер!

В смысле «Пшел вон, придурок!», только покрепче.

Говорят, у немцев нет крепких выражений.

Таки есть.

А поскольку я не уходил, Гелберт побежал за инструментом. Видимо, чтобы демонтировать меня на запчасти.

Нужно ли говорить, что, когда он вернулся, мы с зеленой бээмвухой уже стояли в обнимку о натюрэль.

— Нет! — сказал Гелберт. — Это невозможно. Откуда она взялась?

И потянулся к дверце машины.

— Осторожно, — остановил я его. — Может быть, сигнализация не отключена.

— А как ты ее пригнал?

— Так вы же видели. Принес вот в этом пакете.

Конечно, такие спектакли проходят только раз.

Когда я показал Гелберту, как я это проделываю, он почесал затылок.

— Как тебя зовут, парень? Анатоль? Ты опасный человек, Анатоль. Очень опасный. У вас таких в России много?

Мне было приятно сообщить ему, что я, как царь Мидас, единственный на планете могу дисминуизировать всё, к чему прикоснусь.

— Скажи мне, — поинтересовался он, — а зачем тебе нужен старина Гелберт? С такими способностями ты можешь носить «мерседесы» через границу и без меня.

— Могу, но не хочу.

— Абер варум? Почему так?

— А потому, что не люблю рисковать. Мое дело доставить товар к тебе и получить за него денежки. А там ты делай с ним, что хочешь: перебивай номера, перекрашивай. Хоть золотом покрывай. Это уже твой гешефт.

Гелберт подумал, потом протянул мне руку.

— Будем работать, Анатоль. И пусть вся Германия станет страной пешеходов. Ей это только на пользу пойдет.

100

Мы славно потрудились с этим добрым человеком, который мне сперва так не понравился.

Я делал ему и «порше-бокстеры», и «мерседесы-SLK», и всевозможные «кабрио» с откидывающимся верхом: Гелберт прямо млел при виде этих тачек. А уж седьмых бээмвух мы с ним приватизировали и сбыли с рук не меньше двух десятков.

Технология этого нового для меня дела была несложна.

Ведь мне не нужно было забираться в машину и куда-то на ней ехать: дверные замки, противоугонки и зажигание — все это были проблемы старины Гелберта. Он обожал со всем этим возиться.

Высмотрев в богатом квартале подходящую тачку, я прибегал к ней на свидание в темноте, после одиннадцати, когда на окнах особняков уже опущены металлические жалюзи.