— Есть для меня работенка? — осведомился я, нарочно повысив голос. — Опять кого-то замочить?
— Не понимаю, о чем ты толкуешь, — с состраданием глядя мне в глаза, проговорил президент. — Обнаглел, Гулливер. Ну, да ладно, подлечим. Помаши водителю ручкой — и скажи, что остаешься с друзьями.
По беглому взгляду его поверх моего плеча я понял, что за спиной у меня возникли люди «Аметиста».
— Полицию позову, — предупредил я.
— Да что ты говоришь! — насмешливо сказал Игорек. — Вот мы и скажем, что задержали беглого уголовника. Ты в общеевропейском розыске, парень. Отправишься в Россию под конвоем «Интерпола». А в Шереметьево тебя воронок будет ждать. Это уж я гарантирую. Так что веди себя тихо.
Меня крепко взяли под локотки и повели в переулок.
По пути аметистовцы исподтишка били меня по почкам, больно лягали и при этом, хохоча, разыгрывали простодушное дружеское веселье:
— Попался, братец! Поедем к бабам, теперь не отвертишься! Ишь, ты какой!
За углом поджидал темнооконный «мерседес».
Игорек уселся рядом с водителем, подручные его, продолжая напоказ веселиться, пригнули мне голову, распахнули передо мною дверцу.
— Руки береги! — смеясь, сказал за моим плечом соотечественник, лица которого я не видел. — Пальцы, говорю, обрубим! Ну, умора!
Тут опять припустил дождь, а точнее — с вершины горы, на которой стоял княжеский замок, сорвало еще один облачный клок.
Я тысячу раз успел пожалеть, что отправился в путешествие без пистолета. Собираясь в Вадуц, я решил, что при возникновении каких-то проблем на границе наличие у меня оружия может лишь осложнить ситуацию. И вот пожалуйста.
Воистину, все фатальные ошибки человек совершает не по причине легкомыслия, напротив: по зрелом, долгом, мучительном размышлении.
Отчаяние охватило меня: неужели навеки в стеклянную банку? Да лучше тогда вовсе не жить.
И, вспомнив спасительный урок Гельзенкирхена, я судорожно схватился рукой за автомобильную дверцу, напрягся — и ухнул в малый мир вместе с земляками и с их «мерседесом».
Впервые я это проделывал не просто на глазах у двух-трех человек, но на виду у целого города.
И что же? А ничего.
Лихтенштейнцы, дети гор, — народ, должно быть, очень хладнокровный и привыкший к чудесам.
Само их сказочное государство почти нереально, его существование — это уже чудо из чудес, в сравнении с которым все остальные чудеса вторичны.
Когда я возвратился в себя, прохожие, прячась под зонтами, шли по тротуару у подошвы княжеской горы, как ни в чем не бывало.
Ну, пропала машина, пропали люди — экое дело!
Только продавец сувенирных наклеек заинтересовался происходящим и раскрыл было в удивлении рот, но тут же отвернулся, привлеченный новым покупателем.
Бизнес прежде всего.
112
Дождавшись, когда моя фигура вообще перестала привлекать чье бы то ни было внимание, я наклонился к тротуарной бровке, вроде высматривая оброненную монету.
Представьте себе, эти кретины удирали!
От меня, от единственного человека, который мог (и хотел, черт побери!) вернуть их к нормальной жизни.
Их крохотный лимузин на полных газах мчался вдоль бурлящего ручейка коричневой дождевой воды, развивая скорость метров десять в минуту.
Им удалось бы выжать и больше, если бы не мокрая горбатая брусчатка мостовой, по которой их машину кидало из стороны в сторону.
Я побежал за ними вслед, словно мальчишка, пускающий кораблики. А они еще поддали газу. Должно быть, Игорек заорал: «Догоняет, нажми!»
Настолько нестерпима была ему мысль, что хозяином положения стал жалкий неплательщик комсомольских взносов.
И тут, как в страшном сне… вовек не забуду этой картины… из-за угла совершенно бесшумно, медленно и торжественно выкатил гигантский двухэтажный автобус «Чичкин-райзен».
Дверцы микро-«мерседеса» на ходу распахнулись, аметистовцы посыпались из него во все стороны.
И вовремя: под огромным колесом «Чичкина» «мерседес» только хрустнул, как божья коровка.
Сделав свое дело, автобус гордо и величаво поплыл в сторону австрийской границы, увозя с собою мой красивый ножичек для разрезания писем.
Я бы в несколько прыжков догнал «Чичкина», но бросить соплеменников в беде не считал возможным.
Как-никак, родная кровь.
Я собрал аметистовцев в щепотку (вместе с Игорьком их было пятеро), сунул в карман куртки, отнес в общественный туалет, заперся в грязноватой кабине и там привел в божеский вид.