— А это нам только пойдет на пользу, — злорадно ответила Лизавета. — Она же такое западло ему устроила, пусть дурачок оценит доброе к себе отношение.
— Интересно, — сказал я, — жива его матушка или нет? Как вы полагаете?
— Вы от меня слишком много хотите, Виталий Витальевич, я не Нострадамус, — ответила Лизавета.
Судя по всему, сотрудница моя, как лягушка-путешественница, уже была убеждена, что это она всё придумала.
— А почему вы о ней спрашиваете?
— Жалко ее. Вот уж кто пережил.
— Ничего, оклемается, — отмахнулась Лизавета, как будто речь шла о надоедливой свекрови. — Нам теперь знаете о чем надо подумать? Как оформить ему право пребывания.
— А выходите за него замуж, — посоветовал я, — вот и право.
— Этот вариант находится в стадии проработки, — слегка порозовев, ответила Лизавета.
— Только трудно вам будет справиться с Ниночкой, — заметил я.
— Ниночка — это пройденный этап, — беспечно сказала Лизавета. — Ниночка себя изжила.
Едва она успела произнести эти слова, в коридоре послышались шаги, и на пороге возник Огибахин. Лицо его светилось совершенно младенческим счастьем.
— Виталий Витальевич, — сказал он, — благодарю вас за внимание, за тепло, за уют. Все наши договоренности отменяются: я уезжаю в Россию. Боже ж ты мой, какое облегчение, какое счастье! Всё позади, всё позади, всё позади.
Я взглянул на Лизавету — у нее было опрокинутое лицо человека, над которым надругались самым мерзким, глумливым и предательским образом.
Что же касается меня, то я полностью разделял чувства Огибахина и тоже испытывал облегчение и почти счастье, как хозяин, который, стоя на пороге, сердечно прощается с опостылевшим гостем.
— Рад слышать, — сказал я, — очень похвальное и разумное решение. Каким транспортом предполагаете отправиться?
— Скорее всего, в коробчонке, — весело ответил Огибахин. — Боюсь сюрпризов на границе. Наберу с собой в дорогу немецкой колбаски, пива две полдюжины — и цурюк нах хаузе.
— Кому доверитесь? Очередному Кирюхе?
— Вот по этому поводу я хотел бы с вами переговорить, — вкрадчиво сказал мой гость. — Если в ближайшее время вы собираетесь посетить белокаменную, то я с удовольствием…
— Виталий Витальевич никуда не едет до конца года, — быстро проговорила Лизавета.
Право, она слишком много на себя брала: я как раз планировал поездку в Москву по делам, и Лизавете это было известно.
Впрочем, компания Огибахина меня не вдохновляла: во-первых, он мне уже и так осточертел, а во-вторых — не в моих привычках возить через границу нелегалов.
— Старым способом, наверно, будет надежнее, — сказал я. — На переправе коней не меняют.
— Что ж, очень жаль, — без особого огорчения ответил Огиба-хин. — Придется ехать на каком-нибудь перегонщике. Навру ему с три короба, и пусть это будет последняя ложь на моей совести.
В том, что эта ложь будет последней, у меня были основания сомневаться, но заводить разговор на эту тему уже не имело смысла.
— Если не секрет, — поинтересовался я, — что повлияло на ваши планы столь кардинально?
— Так зовут же! — ответил Огибахин, расплываясь в счастливой улыбке. — И взглядом, и криком зовут. Жить без меня, как выяснилось, невозможно.
Лизавета хмыкнула и отвернулась к окну.
— А не боитесь, что на границе вас подкараулит Игорек? — спросил я. — Банкиры злопамятны.
— Ниночка сказала, что она позаботится об охране, — не без гордости ответил Огибахин.
— Вот как? Видимо, у меня превратные представления о возможностях скромной кафедральной лаборантки.
— Ниночка больше не лаборантка, — возразил клетчатый. — У нее престижная работа, фантастические заработки и огромные связи.
— Ого! В коммерческих структурах устроилась?
Огибахин тонко улыбнулся.
— Сразу видно газетную хватку. К сожалению, не могу удовлетворить ваше любопытство, да и сам толком не знаю: Ниночка сказала, что это не телефонный разговор. Уверяет, что мне под той крышей место найдется: с работой ей одной не управиться, трансформация объектов у нее не очень идет.
Слово «трансформация» Огибахин произнес, бросив беглый взгляд на Лизавету. Та надменно отвернулась: знать, мол, ничего не знаю о ваших глупостях.
— А каких объектов, позвольте узнать? — спросил я.
— Вы знаете, я не интересовался, — простодушно ответил Анатолий Борисович.
— Как же Ниночка объясняет всё происшедшее? Ведь это из-за нее вы попали в такую передрягу.
— Видите ли, я не там ее искал. Она осталась у себя в комнате. Упала, потеряла сознание… Впрочем, я не нуждаюсь в ее объяснениях, — Огибахин комически развел руками. — Не нуждаюсь — и баста. Всё, что исходит от нее, я воспринимаю как данное Богом. Мне достаточно того, что Ниночка жива и хочет меня видеть. Юная и прекрасная…