- Во-первых, Круши видели входящим на станцию. Вспомни: ему не удалось проникнуть незамеченным через боковой подъезд. Во-вторых, расторопный дружинник едва не застал его на месте преступления. Ведь Круши и свистнул лишь потому, что услышал его шаги уже у самой двери.
- Тогда почему он его так защищал и за что вы напали на несчастного парня?
- Чтобы, не возбуждая подозрений Круши, выставить надёжную охрану у сейфа на случай, если моё предположение неверно, и план минирования ещё остаётся в нём. Ведь Круши мог за ним вернуться. А тот парень показал себя смышлёным и надёжным стражем.
- Теперь о секретарше! - потребовал Грачик.
- Ты помнишь единственный вопрос, заданный ей мною?
- Кажется, вы спрашивали о молоке.
- Да, я хотел знать, когда она налила мо локо в стакан. По её словам, она сделала это за пятьдесят минут до нашей беседы. За пятьдесят минут на молоке не может образоваться сантиметровый слой сливок. Я такого молока ещё никогда не видывал. Стакан стоял там с утра. Эла никуда не выходила из комнаты. Она лгала. Второй ложью было то, что голубой конверт просунут в дверную щель для почты. Простым глазом видно, что эта щель по крайней мере на пять сантиметров уже конверта.
- Конверт можно было и сложить, чтоб просунуть в щель, - возразил Грачик.
- Тогда на нём был бы след складки, - парировал Кручинин.
- А следа не было… Не сердитесь, друг-джан, ещё один вопрос я вам задам: с чего вздумалось, по-вашему, Вельману облачаться в спортивный костюм?
- А разве ты не обратил внимания, среди вещей, обнаруженных в его карман был железнодорожный билет?
- Видел, обязательно видел.
- Но не поинтересовался, куда он взят?
- Зачем так обо мне думать? Конечно, поинтересовался. Только название станции было мне совершенно незнакомо.
- Так же, как мне, - подтвердил Кручинин. - Но если бы ты, так же как я, сверился картой, то узнал бы, что станция эта расположена в районе горных курортов близ южной границы страны. Оттуда рукой подать за рубеж. А нынче, вероятно, миновать границу можно было бы только пешком. Может быть, а лыжах. А кстати, о костюмах. Это касается промаха, сделанного ими совместно - Элой и Круши, - когда они решили убрать со своего пути опасного свидетеля Уго Вельмана. Вспомни наряд, в каком этот парень, которого я, откровенно говоря, считал вражеским агентом, предназначенным для перевозки документов или для взрыва станции, проследовал из ванной к себе в комнату: белый купальный халат, подпоясанный ярко-синим толстым шнуром. А теперь напряги память и припомни: чем была привязана к стулу Эла?… Этим самым шнуром. Значит, она была привязана не до того, как Уго вошёл в комнату, а после того, как он был убит. Вот и все. Как видишь, проще простого. Как почти всегда - мелочи, детали, выпущенные впопыхах преступниками. Сколько с ними ни вожусь, никак не могу постигнуть: на что они рассчитывают?
- Хотелось бы мне знать, - рассмеялся Грачик, - неужели этот милый толстый шеф до сих пор искренне убеждён в том, что пятая колонна изжита здесь раз и навсегда?
- Видишь ли, - ответил Кручинин, - беда вашего поколения в том, что вы никогда не видели живого социал-демократа. Разве только те немногие из вас, кому доводилось бывать за рубежом. А эта разновидность политиков тем и отличается, что они не хотят и никогда не хотели видеть буржуазию такой, какова она есть. Поэтому и наш уважаемый шеф полиции готов был принять нас за простаков, которые поверят в его болтовню о безвредности не успевших удрать с американцами тузов местной промышленной и финансовой верхушки.
- Он даже, кажется, собирается их перевоспитывать, - заметил Грачик.
- Вот именно: перевоспитывать удава, держа у него перед носом кролика. А ты же лучше меня помнишь, что тебе удалось выяснить об этом странном собрании в столовой Вельмана. Они строили из себя до смерти напуганных добряков, а на самом деле…
Кручинин не должен был пояснять до конца. Грачик и так знал, что представляли собою разыгрывавшие новогодних гостей Вельмана местные капиталисты. Ведь именно ему, Грачику, удалось выяснить, что их сборище в доме Вельмана не было случайным. Оно было созвано по инициативе самого директора станции или его жены. Это Эла Крон уговорила Вельмана собрать их для встречи Нового года, которую Вельман вовсе не собирался отмечать. Таков был приказ Круши: эти люди были ему нужны в одном месте, чтобы в тот момент, когда взлетит на воздух станция и по этому сигналу выйдет на улицы пятая колонка, «отцы города» могли принять ускользнувшее нити власти. Ведь Круши был всего нашего исполнителем их воли. И, кстати говоря, действовал он без особых идеологических мотивов. По-видимому, этому типу было совершенно безразлично, кому продаваться, лишь бы хорошо платили. Ведь при обыске у него было найдено немало денег в самой различной валюте: в обесцененных банкнотах прежнего фашистского правительства этой страны, в гитлеровских марках и, наконец, в долларах, которыми с ним расплачивались его новые хозяева, желавшие вернуться к старой кормушке. Не оказалось у него только сбережений в знаках нового образца, выпущенных демократическим правительством. Видимо, бравый лейтенант не верил в их устойчивость.
- Э-э, джан, - задумчиво проговорил Грачик, - этак было недалеко и до беды.
- Что было, то прошло, - спокойно ответил Кручинин. - Поскольку заместителем шефа полиции теперь назначен коммунист Вачек, можно быть спокойным: все будет в порядке. - Тут Кручинин добродушно рассмеялся: - А помнишь, каким уничтожающим взглядом проводил меня тогда со станции этот дежурный дружинник?
- Так вы его заметили? - удивился Грачик.
А Кручинин, не отвечая, продолжал:
- Из этого парня будет толк. Нужно посоветовать Вачеку продвинуть его по службе. А в общем мне кажется, что скоро воздух тут будет чище. Людям будет легче дышать… Мы кое-что для этого сделали.
- Ещё одна хирургическая операция? - улыбкой спросил Грачик.
- Вот, вот! - радостно подхватил Кручинин. - Когда-то, мне помнится, я именно так и говорил: иногда я кажусь самому себе хирургом. Мне не довелось спросить у врачей, что они чувствуют после удачной операции. Но, честное слово, если они испытывают такую же радость, какую чувствую сейчас я, - они должны быть счастливы.
- Как мне хочется испытать такое счастье самостоятельной победы, - проговорил Грачик. - Пусть совсем маленькой, но совсем, совсем самостоятельной.
- Оно придёт, придёт! - весело откликнулся Кручинин. - Это-то я тебе предсказываю. Но,… - он многозначительно умолк и поднял палец, - труд, труд и ещё тысячу раз труд - тогда будет и счастье победы.
ДЕЛО ОЛЕ АНСЕНА
Кручинин и Грачик совершали путешествие через горы, мощный кряж которых рассекает один из самых северных полуостровов Европы.
Грачик, человек молодой, к тому же уроженец горной страны, шел легко. Правда, холод на привалах заставлял его несколько увядать, делал его молчаливым и угрюмым, но, отогревшись, он снова становился жизнерадостным и разговорчивым сыном Армении - веселым и приветливым, всегда готовым шуткой и улыбкой согреть приунывшего спутника. А Кручинин уже и не скрывал усталости. В его годы было не так-то легко в одни сутки сделаться альпинистом. На крутых подъемах и спусках даже подкованные шипами горные ботинки скользили вместе с осыпающимися камнями. Однако самолюбие не позволяло Кручинину отдать спутнику хотя бы часть своего тяжелого рюкзака, и Грачику пришлось ночью, потихоньку, заменить тяжелые вещи в мешке Кручинина более легкими из своего мешка.
Целью путешествия наших друзей был прибрежный район, большую часть года не имеющий других путей сообщения со страной, кроме троп, идущих через горы.
На подготовку к этой поездке ушло не боле двадцати четырех часов, хотя путешествие предстояло сложное. Все эти двадцать четыре часа ушли на разбор вещей и ознакомление материалами, характеризующими страну, в которой предстояло побывать. Военные действия закончились, страна была освобождена от нацистов, и Советская Армия отвела свои части. Несмотря на искренне дружеское отношение населения к советским людям, можно было ждать любых сюрпризов от прячущейся по щелям агентуры гитлеровцев и от сберегаемых втайне аристократией квислинговских последышей.