- Да, мне казалось, что… - начал было Грачик, но Кручинин остановил его движением руки и продолжал:
- Вот ты спрашиваешь меня, можно ли, имея дело с преступлениями, аморальностью, сохранить веру в чистоту человека и оставаться чистым самому. А что же, по-твоему, хирург, удалив раковую опухоль, стал менее чист, чем был? Пустяки! Вид этой опухоли не сделал его противников красоты. Напротив, он, вероятно, только ещё больше захотел видеть красивое, верить в здоровое, наслаждаться жизнью во всей её полноте. - Кручинин на минуту задумался и, помолчав, поглядел на вика. - Разве ты, мой друг, не видишь сродства миссии освобождать жизнь для чистого, всего светлого, что растёт так устремлённо, так победоносно? - Тут, зада желание Грачика заговорить, Кручинин бил его: - Можно подытожить эту мысль положением о служении делу переработки самих нравов, испорченных частной собственностью на средства производства.
- И совершенно ясно, почему Феликс Дзержинский остаётся в моем представлении одним из самых светлых, самых человечных образов, какие рождены революцией… - проговорил Грачик, заражаясь настроением Кручинина. - Какой благородный облик, правда?… Какой чудесный пример для нас!… И какой благородный путь указан им… Вот подлинный «рыцарь революции»!
Кручинин положил руку на плечо собеседника.
- Но в увлечении не совершай ошибки, приведшей кое-кого к большим трудностям и разочарованиям: идти по пути, указанному этим человеком, не легко.
- Ах, Нил Платонович, джан. Зачем так дурно обо мне думаете! Разве я могу считать, что хорош путь без препятствий. Важно, чтобы дорога не была извилистой. А если она пряма… Пожалуйста, не страшны тогда барьеры!
Вернёмся, однако, от экскурса в прошлое отношений Кручинина и Грачика к событиям, происходившим в ту новогоднюю ночь.
СЛЕД ГОРНОГО БОТИНКА
Грачик не без труда догнал Кручинина, успевшего уйти довольно далеко по переулку, как вдруг тот резко остановился и, тихо засмеявшись, сказал:
- Ну, ну, я же знаю: ты сгораешь от любопытства, как провинциальная девица. Спрашивай! Грачик понял, что начинается обычная игр в вопросы и ответы.
- Тогда… - сказал он, быстро обдумывая первый вопрос, - зачем вы вдруг на мест, происшествия стали страдать зевотой? Обратите внимание, пожалуйста: не спрашиваю «почему?», - говорю «зачем?». Раньше этого с вами не бывало.
- Тебя прежде всего интересует моё здоровье? Это очень мило, по-дружески… Ответ: потому, что мне необходимо было знать, куда выходит второе окно кабинета.
- И что же?
- Мы идём или во всяком случае стараемся идти туда, куда оно, по-моему, глядит.
- А почему было не спросить об этом прямо?… По-моему, там были только свои.
- Вот этот-то вопрос меня и интересует больше всего: не было ли в комнате кого-нибудь, кого ты не назвал бы своим?
- По-моему, - с усмешкой сказал Грачик, - тот единственный, кто не был бы «своим», был мёртв.
- Мёртв?… - Кручинин слегка присвистнул: - Если бы я был уверен в том, что он мёртв.
Тут Грачик сам едва не свистнул от удивления, но только протянул:
- Так… А что общего между этим ограблением и планом минирования станции? - спросил он. - Мне показалось, что вы…
- Да, именно это я и хотел сказать: секретарь достал из сейфа план расположения мин в здании централи и объяснение устройства, которым можно произвести взрыв.
- Почему вы так думаете?
- Потому, что владелец шкафа - будь то убитый секретарь или пока ещё живой патрон - человек большой пунктуальности. Все, что хранилось в сейфе, перечислено в табличке, прикреплённой к внутренней стороне дверцы. В этом списке план минирования стоит в ряду, соответству-ющем номерам больших голубых конвертов. Бумаги или ценности хранятся на других полках и имеют другую нумерацию. Любому из нас было бы достаточно полминуты, чтобы убедиться: именно этого конверта нет на месте.
- Позвольте, пожалуйста! Ведь отперт ещё один маленький ящик внутри сейфа? - возразил Грачик.
- В нем, при всём желании, нельзя было поместить план, нанесённый, несомненно, на большом листе бумаги или кальки.
- Голубого конверта не было и на трупе!
- Не было.
- Значит, его и унёс грабитель? Так полагаете?
- Если он вообще что-нибудь уносил из здания станции.
- Э-э, джан! Вы хотите сказать, что он с своей добычей остался там?
- Грабитель-то, если можно так назвать того, кому этот план был нужен, несомненно, остался там, но пакета у него уже не было.
- Почему вы так думаете?
- Потому что шпингалет окна, которым я заинтересовался, был поднят, и створка притворена недостаточно плотно, в то время как все остальные окна, в полном соответствии с сезоном, были затворены очень тщательно.
- Запор мог быть поднят давным-давно?
- Если бы окно было давно неплотно за творено, то в комнате не мог бы удержаться такой спёртый воздух, и на пыльном шпингалете не сохранилось бы ясного следа пальцев.
- А почему вы думаете, что убийца остался в, пределах станции? Ведь лейтенант довольно убедительно показал: проще всего было скрыться по запасной лестнице, по которой похититель и проник в кабинет.
- Последнее требует доказательств. А то, что он убежал по этой лестнице, отпадает. Нельзя беззвучно пробежать шесть маршей по железной лестнице. Это должно быть хорошо слышно далеко за пределами лестничной клетки… Если только человек не бежит в носках. А это тоже отпадает… Одним словом, железная лестница - довольно надёжный свидетель.
- Чему?
- Тому, что никто по ней не сбегал.
- Выходит, по-вашему, убийца оставался в здании, пока мы там были?
Грачик в сомнении покачал головой, но Кручинин отрезал:
- Безусловно.
- Значит, нужно было обыскать станцию. Непременно обыскать.
- И либо найти его, либо нет. Но зато уж наверное показать преступнику или преступникам, что мы кое о чём догадываемся.
- Так почему же вы не попросили шефа оцепить станцию?
- Чтобы сообщники убийцы, те, по чьему приказанию он действовал, пока ничего не боялись.
- Ай-ай-ай! - Грачик укоризненно покачал головой и даже прищёлкнул языком. - А вы думаете, что очень корректно с вашей стороны скрыть все эти соображения от наших любезных хозяев?
Кручинин вынул из кармана листок и, протянув его Грачику, направил на него луч карманного фонаря.
- Полюбуйся.
Это был пропуск в помещение станции.
- Подложный пропуск на имя Браду! - воскликнул Грачик.
- Если бы подложный! Бланк не возбуждает ни малейших сомнений.
- Вы хотите сказать: он выдан… в полиции? Да, трудное время. Совсем паршивое время.
- Не столь трудное, сколь сложное. А общем довольно интересное. Ты не находишь?
- Да, да… - рассеянно повторил Грачи и, помолчав немного, спросил: - Джан… Вед ежели пропуск был предъявлен, а дружинник об этом промолчал, хотя это могло бы его оправдать в глазах начальства, - значит этот дружинник… - И. Грачик, сделав многозначительную паузу, вопросительно посмотрел на Кручинина.
- Ну, ну, - ответил тот, - что ты хочешь от парня, который вчера ещё стоял у станка? Чтобы он не растерялся при виде сразу двух полицейских, да двух иностранцев в придачу?! Ты забываешь условия, в каких тут жил рабочий.
- И всё-таки его поведение мне очень не понравилось… Нет, нет, не понравилось. - Грачик с сомнением покачал
