- По моему скромному мнению, первый вариант будет лучше! - проговорил я.
- А зато как грациозен второй!.. - вступилась генеральша.
- Не спорю, но в первом больше силы...
- Вот мы так и поступим... Оставим первый!.. - решил генерал, взял корректурный лист, перекрестился большим крестом и зачеркнул другой вариант.
Обе дамы ушли.
- Ну, теперь поговорим о деле, молодой человек... Ваше имя?..
- Петр Антонович...
- У меня, Петр Антонович, работы пропасть... Жена и племянница помогают мне, но, кроме того, мне нужен секретарь, которому бы я мог излагать свои мысли, а он бы их записывал, так, вчерне... Окончательно отделывать, конечно, буду я сам... Могли ли бы вы взяться за это?
- Я бы попробовал...
- Вы где кончили курс?
- В Н-ской гимназии.
- Знаю... знаю... Там у меня директор приятель. Должен вас предупредить, Петр Антонович, что я требователен и люблю аккуратность в работе... У меня много перебывало молодых людей, но все как-то мы не сходились... Вот еще недавно: пришел один студент, довольно приличный на вид, взялся за дело, но мало того, что был не аккуратен, а еще фыркал, когда я приказал ему написать слово о спасении души, и отказался... По-моему, лучше не берись... Как вы полагаете?
Я согласился.
Генерал помолчал и потом неожиданно прибавил:
- Вы извините... Один щекотливый вопрос!..
- Сделайте одолжение!..
- Вы религиозный человек?.. Я вас позволил об этом спросить, - прибавил он, - потому что все наше семейство глубоко религиозно... Я, конечно, не смею насиловать ваших убеждений, но я бы не потерпел в своем секретаре атеизма, а эта болезнь, по несчастию, теперь свирепствует... Молодые люди забывают, что религия - единственная успокоительница.
Генерал стал говорить на эту тему и, между прочим, так и сыпал цитатами из Священного писания.
Я поспешил успокоить его.
- Занятия секретаря должны начинаться с девяти часов утра и продолжаться до трех... На вашей обязанности будет также переписка... Я веду переписку со многими лицами... Что же касается вознаграждения...
Генерал остановился и взглянул на меня.
- Как бы вы оценили свой труд?..
- Мне, право, трудно...
- Однако ж?
Я все-таки отказался. Отказ мой, видимо, не понравился генералу. Он поморщился и проговорил:
- Я тоже затрудняюсь... Работа ваша будет, конечно, незначительная... легкая, но все-таки... я не желал бы вас обидеть... Как вы думаете насчет двадцати рублей в месяц?..
"Ого! - подумал я. - Генерал из кулаков!"
- Мне кажется, - возразил я, - что за шесть часов работы плата эта не совсем достаточна.
- Но, молодой человек, ведь работа-то какая приятная... Вы будете при этом учиться... Ведь вам предстоит, можно сказать, редкий случай усовершенствоваться в стиле. Эта работа в вашем же интересе... Мы будем вместе прочитывать хорошие книги... Я буду делиться с вами идеями... Вы будете, так сказать, выразителем моих идей... Завтракать будем вместе, прибавил он, еще раз внимательно оглядывая меня.
Я встал с места.
- Вы, кажется, находите, что предложенная мною цена мала?
Я отвечал, что, не имея никаких занятий, я не могу существовать на двадцать рублей. Тогда генерал обещал (если я оправдаю его надежды) похлопотать за меня и доставить мне где-нибудь еще подходящее занятие, причем намекнул, что у него большие связи.
- Мне кажется, мы с вами сойдемся. Вы мне понравились.
Вообще он говорил таким тоном, будто одна честь работать с ним должна была осчастливить человека.
Я все-таки колебался.
- Ну, хорошо. Я предложу вам двадцать пять рублей. Надеюсь, теперь вы будете довольны, а пока я сделаю вам маленький экзамен.
И с этими словами он предложил мне написать письмо к какому-то архимандриту Леонтию, в котором следовало благодарить за присылку книг и трех бутылок наливки.
Я очень скоро написал письмо, и генерал остался письмом доволен, хотя и заметил, что слог мой недостаточно, как он выразился, "кристаллизован".
- Впрочем, - прибавил он, дотрогиваясь до моего плеча, - со мной вы скоро научитесь писать превосходно. Так я считаю, Петр Антонович, дело решенным?
- Извините, Николай Николаевич, - ответил я, заметивши, что генерал остался очень доволен моим письмом, - но я бы попросил вас дать мне тридцать рублей по крайней мере. Вы увидите, как я работаю, и если работа моя вам понравится...
- Ну, нечего с вами делать. Извольте. Я согласен.
Он пожал мне руку и отпустил меня, снабдив брошюрами и книгами своего сочинения.
- Прочитайте-ка их дома, молодой человек, да читайте внимательно: вы кое-чему научитесь...
Когда я вышел от этого самодовольного дурака на улицу, то чуть было не рассмеялся, вспоминая все, что видел и слышал.
Хотя я и очень дешево взял, все-таки на первый раз это было не дурно. Главное, начало сделано. С первого же дня я получил занятия.
Голодный, усталый, я вернулся домой. Мне отворила дверь сама хозяйка. Сегодня она была лучше одета, вообще приукрасилась и показалась мне весьма и весьма хорошенькой.
- Что это вы так поздно, Петр Антонович? - заговорила она, приветливо улыбаясь. - Верно, проголодались? Где хотите обедать: у себя или со мной? Пойдемте-ка ко мне, а то одному вам, бедному, скучно будет. Вы ведь теперь сирота...
Я принял предложение. Мы обедали вместе и после обеда еще долго болтали. Хозяйка произвела на меня впечатление доброй, милой, но недалекой женщины. Она меня все жалела и интересовалась узнать, удачны ли были мои хлопоты, и когда я объявил, что сегодня же получил два места, то добродушно порадовалась за меня. Она весело болтала, угостила меня пивом и объявила, что я очень ей понравился своею скромностью. Она надеется, что я буду постоянным ее жильцом...
В тот вечер я заснул с самыми сладкими мечтами о будущем моем счастии.
V
Со следующего же дня я усердно принялся за исполнение своих обязанностей.
Ровно к девяти часам утра я приходил к Николаю Николаевичу Остроумову, работал у него до трех, затем шел домой и обедал с Софьей Петровной, моей квартирной хозяйкой, а вечером с семи до девяти часов читал у больной старухи. Дни проходили незаметно.
Занятия мои у генерала были крайне разнообразны. Я сочинял письма к разным лицам, преимущественно духовного звания (Остроумов вел с ними большую переписку), составлял с его слов различные проекты и записки, писал под диктовку и слушал чтение его статей. За тридцать рублей вознаграждения Николай Николаевич наваливал работы и, конечно, убежден был, что честь быть его секретарем сама по себе составляет великое счастие.
Вообще, генерал мой был очень оригинальный генерал. Он имел страсть к сочинительству, считал себя необыкновенно умным человеком, был самодоволен, ужасно самолюбив и наслаждался поклонением, которым его окружали близкие люди. Нередко я с трудом сохранял серьезный вид, когда он, бывало, прочтет мне одно из своих произведений, кончит и спрашивает:
- Поняли, молодой человек?..
И при этом так смотрел, будто оценить удивительный сумбур, который лез к нему в голову и который он считал долгом излагать на бумаге, могли только избранные люди.
Своим произведениям Остроумов придавал огромное значение. Он исписывал ворохи бумаги и писал обо всем, что приходило в его голову. Он сочинял темы для проповедей, писал статьи об увеличении благочестия между образованными классами измышлял проекты против наводнений, составлял записки о новых железнодорожных линиях, занимался жизнеописанием какого-нибудь героя прошлых войн, изучал вопрос о древнецерковном одеянии, писал советы архиереям, трактовал об учреждении новых учебных заведений для благородных девиц и заготовлял речи, которые произносил потом на торжественных обедах "экспромтом".