– Это отец. Не говорите ему ни слова о нашем разговоре! – промолвила еврейка и пошла отворять двери.
2
При ярком свете роскошного солнечного утра господин
Абрамсон показался Чайкину гораздо старее, чем вчера. И
глаза его, глубоко засевшие во впадинах, острые и пронзительные, как у хищной птицы, невольно обращали на себя внимание и несколько пугали, несмотря на приветливую улыбку, игравшую на тонких бескровных губах старого еврея.
– Честь имею поздравить вас, Василий Егорыч! – весело проговорил он, протягивая свою грязную костлявую руку молодому матросу.
– С чем меня проздравлять, Абрам Исакыч? – удивленно спросил Чайкин.
– Теперь уж вас наказывать не будут… Никто не посмеет. Шабаш!.. И теперь вы станете американцем…
– Почему это?
– Ваш клипер только что ушел… Я сам видел!..
– Ушел? – упавшим голосом промолвил Чайкин.
– То-то, ушел, и вы, значит, остались в Америке… Да вы что же повесили нос? Или недовольны, что стали вольным человеком?. Так это можно поправить… Явитесь к консулу и скажите, что вы остались… Вас отправят на русское судно и…
– Вы, папенька, не пужайте. И так они обескуражены! –
заметила дочь.
– А ты, Ривка, не очень-то мешайся не в свои дела, –
сурово проговорил старик.
И, обращаясь к Чайкину, сказал:
– Не огорчайтесь… Я вас завтра определю к месту…
матросом на хорошее жалованье, а пока оставайтесь у нас… Нам жалко земляка… А я вам и платье другое принес! – прибавил старый еврей, указывая на узел, бывший у него в руке. – Ваше, форменное, не годится на купеческих кораблях. Я его продам… Только за него больше доллара не дадут… А чего недохватит за новый костюм, вы мне заплатите, земляк… Не правда ли?
– У меня всего-навсего два доллара, Абрам Исакыч.
– Об этом не беспокойтесь. Я попрошу, чтобы вам дали жалованье за месяц вперед, мы и сочтемся. А капитан у вас будет хороший… Я для вас старался, земляк…
– Спасибо вам, Абрам Исакыч! – доверчиво проговорил
Чайкин.
Но тон его был далеко не веселый.
– А пока без меня никуда не выходите… А то могут поймать вас и отвести к консулу… А уж тогда вы пропали…
Матрос обещал никуда не выходить.
– Ривка! Ты займи земляка. Слышишь?
– Слушаю, папенька.
– Да скажи маме, чтобы хорошо угостила гостя. А мне давай скорей кофе. Мне надо идти по делам. А вы, Василий
Егорыч, переоденьтесь. Я ваше платье понесу продавать.
Чайкин покорно взял из рук Абрама Исаковича узелок и через пять минут возвратился в отвратительной матросской паре из темно-синего сукна. И рубаха, и штаны, и шапка были стары, почти ветхи и достаточно заношены.
– Каков костюмчик? Просто первый сорт и преотлично на вас сидит, будто на заказ шито! – воскликнул старый еврей, оглядывая Чайкина, который в мешковатой рубахе и в слишком длинных штанах казался совсем неуклюжим медвежонком. – А пока до свиданья! Смотри же, Ривка, займи гостя! – значительно повторил старик.
И с этими словами он кивнул головой и вышел.
Ревекка, которой отец приказал «занимать гостя», что в действительности значило «не выпускать» его, не раз исполняла такие поручения и не раз бывала преступной сообщницей в позорной профессии отца, хотя совесть ее и возмущалась.
Но с этим простодушным, доверчивым молодым матросом она не хотела играть роли обманщицы. Ей было это противно, и она, ласково взглядывая на Чайкина, шепнула, предварительно заперев двери на запор:
– А знаете, что я вам скажу?
– Что?
– Ежели хотите погулять, не бойтесь. Здесь никого не могут взять, если человек не сделал ничего дурного. И я вам адрес напишу, чтобы вы потом нашли к нам дорогу. А
то, как мама вернется, поведу вас… Только папеньке ничего не сказывайте, – мне тогда достанется.
– Спасибо вам… Я лучше у вас побуду… Уж какая гулянка!..
– Как хотите. А еще вот что: меньше как за десять долларов в месяц не нанимайтесь в матросы и никакой бумаги не подписывайте… Поняли?
– Понял.
– А то подпишете такую бумагу, что обязаны будете несколько лет служить и за маленькое жалованье… Так не подписывайте бумаги, что бы вам папенька ни говорил. И
за костюм больше доллара отцу не давайте. И того не стоит!
– Это точно. Одежа самая последняя.
– И, если отец приведет вас в салун и станет угощать вином, не пейте ничего. Слышите?
– Слышу.