— Хорошо, идите. Я посмотрю, что наработал этот хваленый вами Губин. Если хороший работник, то пусть пока работает, а потом видно будет. Слово «пока» нарком намеренно выделил и произнес с неодобрительными металлическими нотками в голосе.
Смирнов с облегчением покинул кабинет. Для него отношение наркома к сотрудникам с высшим образованием не было новостью. Но, идя по длинному служебному коридору, покрытому ковром, глушившим даже малейшие звуки шагов, Смирнов не переставал мучиться вопросом:
«Почему именно сейчас у наркома возник интерес к довольно обычной разработке среднего уровня чиновника, работающего в наркомате иностранных дел? А что если дело вовсе не в этом Земнове, а в самом Губине, завершающем его разработку? Это намного хуже. Мне могут припаять отсутствие бдительности. Скажут, что я пригрел в отделе скрытого врага, да ещё малюющего дома картины. Надо срочно от него избавляться. А жаль: оперативник он все-таки классный. Но своя шкура дороже!»
Заметив возле своего кабинета ожидающего результатов доклада Губина, начальник отдела поспешил его успокоить:
— Все в порядке. Нарком оставил материалы у себя. Будет внимательно изучать. Если в деле все в порядке, то и нечего беспокоиться. Ты человек опытный. Думаю, все обойдется. Иди, работай. Пока.
Смирнов и сам не ожидал, что автоматически повторит интонацию наркома, произнося угрожающее слово «пока». Но оно вылетело у него непроизвольно, невольно заставив подчиненного насторожиться и почувствовать, как тревожное ощущение грядущей беды заполняет все его существо. Выйдя из приемной Смирнова, он направился к себе в кабинет. Сев в кресло, Губин нервно закурил. Он знал, что сотрудники отдела не любят его, числящегося в передовиках невидимого фронта. К тому же лютое неприятие вызывало его увлечение живописью. Он и сам удивлялся, как при распространенных арестах среди чекистов его так долго не трогали.
Объяснение было только одно: он умел ловко оформлять дела врагов народа. Его разработки отличались изяществом и, главное, правдоподобностью. Помогали безудержная фантазия и умение смешивать подлинные факты с выдумкой так, что им можно было верить. И начальству, ошалевшему от грубых подтасовок о тоннелях, прорытых под Красной площадью в целях терактов в Кремле, приходились по душе дела, по которым опасные фигуранты очень правдоподобно вредили советской власти в пользу враждебных иностранных государств. Материалы разработок, представленные Губиным, успокаивали совесть начальства, позволяли верить, что их ведомство действительно занимается борьбой с реальными врагами. Губин это хорошо понимал, и до поры до времени это спасало его от злокозненных попыток коллег подсидеть удачливого майора.
И на этот раз он вновь возвращался мысленно к материалам разработки «Виртуоз»: «Где я мог допустить прокол? Дело-то в общем рядовое. Этот Земнов долгое время подвизался при нашем посольстве в Англии. Даже проявил себя неплохо при организации забастовки английских рабочих в конце двадцатых годов. Но потом был отозван. Трудился на ниве торговых отношений. Но в последнее время начали поступать сигналы о частых неформальных контактах Земнова и его жены скрипачки Раисы с представителями иностранных разведок.
Губин хорошо понимал, что по роду службы Земнов с женой должен был посещать посольские приемы. Но на сигнал надо было реагировать. Установленное наружное наблюдение вскоре зафиксировало контакт семейной пары с английским торговым атташе при посещении Большого театра. Затем поступили сведения о совместном обеде с иностранцем в ресторане “Метрополь”». Дальнейшее было делом техники. Губин затребовал материалы о совершенных торговых сделках, в которых принимал участие Земнов. Нашел в них массу упущенной выгоды и для оригинальности вменил в вину Земнову не шпионаж, а экономическую диверсию в пользу иностранного государства. Будучи арестованным, Земнов оценил ситуацию реально и признал свою вину при условии, что пойдет по делу один, не давая показаний против своих коллег. Еще он просил за жену, не зная, что она тоже уже арестована как его пособница. Зато Земновы избежали пыток и физического воздействия.
Раз за разом анализируя законченную разработку, Губин пришёл к выводу:
«Вроде бы все сделано правильно и четко: придраться не к чему. Хотя ошибки можно обнаружить в любом деле. Посмотрим! Зато я знаю, кто мог на меня накапать. Это работавший со мною по делу мерзавец Никонов с оловянным взглядом. Вот уж подлинно Иван — крестьянский сын. Простого документа грамотно составить не может. А туда же: на мое место, сволочь, метит! Но ничего, я послал вчера запрос на его родину: действительно его отец из бедняков, как он сам написал в анкете, или подлежал раскулачиванию? Вдруг местные товарищи что-нибудь накопают?»