— Да я не про то… реклама ваша на окне оригинальна.
— Как же-с, как же-с — реклама самая настоящая.
— Да как это?
— Что?
— Да с переодеваньем-то.
Тут купец переглянулся с приказчиками: дескать, ребята, гляди в оба: или жулик ловкий, или того — указал он на лоб. Молодцы встали.
— Так что же, вам, господин, угодно? — спросил купец.
— Да вы посмотрите, что у вас на окне-то делается.
— А что? — уже испугался купец.
Взглянул и обомлел: стоят на окне два деревянных мальчика в рубище и у одного труба на шее, а у другого барабан. А народу с улицы у окна — уйма. Смех, хохот. Купец до того растерялся, что не мог слова вымолвить. Стоит и вращает глазами. В голове одна мысль: чудо… как есть чудо.
Городовой с поста, заметив большое скопление народа у магазина, думал: несчастье какое случилось; прибежал, увидал, засмеялся и сплюнул:
Ведь это што ж, на что идут мошенники — подумал он на купца.
А купец, заметив городового через окно, к нему, чтобы выяснить.
Подошел и не знает, что сказать.
— Ну-с, — засмеялся городовой, узнав купца, — ловко-с обдумали.
— Да-с, — ответил купец, тоже улыбаясь.
— Хитро-с! — сказал городовой.
— Да уж, что говорить! — произнес купец.
Прошка с Игнашкой, видя, что дело тут принимает серьезный оборот, шмыгнули на улицу.
Они теперь были одеты в хорошие матросские костюмчики, с босыми ногами, неумытые и нечесанные. Шарики они держали в руках и шли невидимо. Обоих уже клонило ко сну.
— Идем сюда — предложил Прошка, останавливаясь у дома с богатым подъездом.
Ребята вошли вверх по ковровой лестнице и остановились у двери.
— Звони сюда!
Игнашка изобразил из себя козла у стены, Прошка забрался к нему на спину и позвонил. Дверь открыла горничная.
Неужели почудилось, — подумала она, никого не видя.
Приятели тем временем юркнули в дом. Было что-то около десяти часов вечера. Самих хозяев в квартире еще не было, но во всех комнатах горел свет — таких комнат ребята раньше никогда не видели: кресла, диваны, столы, цветы, ковры, картины, и так все чисто, красиво.
— Во-о! Попали-то! — шепнул Прошка Игнашке.
— Живут здорово: богатеющие, должно быть, барины.
В столовой ребята увидели приготовленный к ужину стол. Захотелось подзакусить, но, так как тарелки были пусты, Прошка с Игнашкой взяли и побросали их с досады на пол. На звон посуды прибежала старуха экономка, за ней горничная. Старуха так и ахнула.
— Аннушка, да ты что это, милая, ошалела что-ли, — набросилась она на горничную, — а?
— Да вы что это, Варвара Филипповна, в самом деле, за дуру меня что ли принимаете: сами свалили на пол посуду, да на меня.
— Как… я? Ах ты, корова архиерейская, да я тебя за этакие слова, знаешь?
— А ну, ну, попробуй! — наступала молодая на старую.
Женщины чуть-чуть не вцепились друг другу в волосы, если бы вдруг не залаяла в зале собака. Игнашка с Прошкой, видя, что им в столовой делать было нечего, прошли дальше и попали в залу, а там на медвежьей шкуре лежал большой барский пес. Не видя ребят, собака все-таки учуяла их запах и залилась на весь дом так, что в соседней комнате, где была детская, заплакали дети. Проснулись няньки. Все кинулись в зал унимать собаку. Прибежал швейцар Мартын с щеткой, няньки, горничная, экономка.
— Лапидас тише, цыц! Что ты, сбесился, что ли? У-у, дьявол! — замахнулся на него щеткой Мартын.
В это время, как на грех, раздался у парадной звонок.
— Батюшки мои, сами приехали! Аннушка, накрывай на стол.
— Лелечка, Мишечка, тише! — зашептали в детской няньки.
Собака и Мартын бросились к парадному…
Вошел барин с женою и сразу заметили, что в доме беспорядок.
— И что вы тут делаете! — накинулась барыня на прислугу.
— Еще стол не накрыт? Не спят дети? Что это за безобразие! Это еще что за новость! — ужаснулась барыня. — Кто смеет играть!
Игнашка с Прошкой, заметив пианино, моргнули друг другу глазом, стали рядом у пианино и как ударили по клавишам, так по всему дому и покатилось, словно кто посуду битую швырять стал.
Старуха экономка, не успевшая вовремя выйти из зала, как услыхала, что пианино без людей заиграло, да, крестясь, бегом из зала.
— Родные, милые! С нами крестная сила! У нас нечистый!
Вбежал и барин с барыней, да так на пороге и застыли: пианино рычит, а около никого нет. Настоящая чертовщина.
— Мартын, Мартын! — еле выговорил барин. — Позвони в телефон. Вызови!
— Да кого ж, барин, вызвать-то в эдакую пору?
— Зови врача.
— Попа!
— Пожарных!
Мартын кинулся к телефону; а Прошка с Игнашкой, никогда не видя этой штуки, слышат, о чем народ говорит, да следом за Мартыном. Стали и смотрят, как Мартын трубку взял и к уху приставил.
— Пожарная часть! — кричит. — Да, да. Нет! Нечистая сила… вроде пожара.
Не прошло минуты, как в дом в блестящих касках с кишками в руках ввалились пожарные.
— Где, где пожар?
Тут заговорили, все хором, кто о чем. Брандмейстер, как человек образованный, приписал все это испугу и, переглянувшись с пожарными, решил без слов, что в доме не у всех все в порядке.
— Надо бы врача, — посоветовал он. И шасть к телефону, за дежурным врачом, да кстати уж и за полицией на случай составления протокола по части нечистой силы.
А Прошка, когда, Мартын отошел от телефона (и что ему вздумалось!) побежал в столовую, схватил там горчицу да возьми трубку-то, что к уху прикладывают, и намажь.
Только брандмейстер приложил ее к уху, чтобы говорить, да как бросит… с уха у него так и потекло жидкое, вроде детского. Пожарные как загогочут, а горничная, желая помочь знакомому ей брандмейстеру, подскочила к нему да фартучком и пошла ему вытирать ухо.
Дело кончилось тем, что всем стало смешно, забыли про нечистую силу, барин дал пожарным на чай, и, благодаря горчице, все обошлось благополучно.
Ночь приближалась. Ребятам сильно захотелось спать и они, пробравшись в спальню и увидев две постели, там легли: Прошка на одну, Игнашка на другую.
Уснули, забыв все и вся.
Должно быть, уже было очень поздно…
Слышат ребята-в спальне крик.
— Спасите! Караул! Разбойники!
Кричала барыня. Она спокойно пришла в спальню, разделась и только хотела было лечь на свою кровать, чувствует, кто-то лежит на ней, а это Прошка. Видать-то его не видно, а чувствуется, что лежит. На крик прибежал барин. Прошка проснулся, да в кровать к Игнашке. Барин пощупал постель — никого.
— Это тебе почудилось, милочка, — успокоил он жену.
Так и решили, что почудилось.
Барыня уснула, барин ушел в свой кабинет работать. Прошка и Игнашкой спокойно проспали до утра на постели барина, и, когда утром рано заглянуло в спальню солнце, Игнашка, проснувшийся первым, сказал Прошке, толкая его в бок:
— Ну, пора, брат, нам выбираться отсюда. Вставай!
IV. С чего это началось
Несмотря на все происшествия в доме господ, во время ночевки, ребята проспали до утра спокойно. Вопросы пищи, одежды их уже не занимали; все, что бы они ни пожелали, они имели возможность взять, всюду они имели доступ.
До полудня они гуляли. Погода стояла летняя, и день выдался очень жаркий. Дорога, тротуары, дома и крыши накалились до того, что дышать нечем. Люди ходили, как вареные. На центральной улице два дворника собрались поливать дорогу. Приготовились, сошлись вместе да слово за слово — и заговорились, а брандсбойты положили. Оставалось кончить разговор, открыть кран, и пошла поливать. Но разговор у дворников был интересный: о жаре говорили, о деревне, о засухе. В это время откуда ни возьмись Игнашка с Прокошкой. Увидали ребята на дороге блестящие брандсбойты лежат и кишка длинная, как змея, да шасть на дорогу. Известное дело: вода для ребят, что вода уткам: открыли они водопроводный кран, брандсбойты в руки, да как пустят водой на тротуар с двух сторон. Батюшки мои, что тут поднялось! Барыни, барыньки, господа в котелках, баре в шляпах как вдарятся, кто куда. Крик, шум, гам, смех, недовольство. Бегут, кричат, и все мокрые. А ребята, знай, поливают и норовят всех людей водой облить. Дворники видят, что народ бежит и брандсбойты поливают, — ребят-то видно не было, — скорее к кранам, чтобы, значит, запереть их. А Прокошка с Игнашкой, не будь дураки, только дворники до крана, они как наставили им струю воды в самый нос, они и того… зачихали. Еще раз метнулись — они опять. Дворники — бежать.