Итак, в то время как пробило девять часов, двери большой залы отворились и вошла молодая невеста, опиравшаяся на руку отца и ее мать-под руку с баронетом.
Гости, собравшиеся в соседней комнате, рассыпались в похвалах ловкости и благородному виду богатого иностранца, который женится по любви на девушке, у которой нет почти никакого состояния.
Нотариус, маленький, худенький старичок в парике, сидел у стола и ворчал:
- Прекрасное состояние! Честное слово! Если верить английским документам, великолепное состояние-княжеское!
Баронет, разумеется, сделал столько фальшивых бумаг, сколько нужно было для того, чтобы уверить всех в своем богатств**.
Гости уже все собрались, жених с невестой были готовы, час наступил.
Баронесса де Кермадэк, развалившаяся на своем длинном стуле, приказала слугам затворить дверь и уйти.
- Господин нотариус, - сказала она, - не угодно ли Вам прочитать контракт?
Нотариус встал, положил на место свое перо, надел очки, кашлянул и развернул толстую тетрадь с гербовыми бумагами.
Но в ту минуту, как он хотел начать чтение, он был остановлен стуком колес, хлопаньем бича и звоном бубенчиков, раздавшихся во дворе.
Гости переглянулись: один из них отворил окно и выглянул в него.
- Почтовая карета, - сказал он, - из нее выходят трое.
Сэр Вильямс почувствовал, что ему дурно и побледнел.
Эрмина, уже не помнившая себя и чувствовавшая, что лишается сил по мере того, как приближается роковой час, Эрмина задрожала и ее сердце встрепенулось от надежды.
Вдруг дверь отворилась, и на пороге появился слуга.
- Граф Арман де Кергац! - доложил он.
Арман, бледный, с торжественным лицом, как у судьи, вошел медленно и стал подходить к баронессе де Кермадэк, не взглянув на сэра Вильямса.
- Извините меня, что я осмелился так неожиданно явиться к вам и в такое торжественное время, но меня принудили важные обстоятельства, не терпящие отлагательства.
- Граф, - сказала удивленная баронесса, - каковы бы ни были причины, приведшие Вас сюда, я очень рада Вам.
- Я душеприказчик покойного барона Кермора де Кермаруэ, умершего два месяца тому назад и оставившего двенадцать миллионов состояния.
Арман обратился к баронету сэру Вильямсу и сказал:
- Не правда ли, милостивый государь, что цифра та самая?
Сэр Вильямс был очень бледен, однако он отвечал:
- Я не знаю для чего вы обращаетесь ко мне с этим вопросом. Я не знаю ни барона де Кермаруэ, ни величины его состояния.
- А я думал напротив, - сказал Арман.
И он снова обратился к баронессе:
- Сударыня, - сказал он, - нельзя ли попросить господина нотариуса оставить нас на минуту?
Нотариус поклонился и вышел в соседнюю комнату, где были гости.
XXX
Тогда Арман подошел к бледной и взволнованной госпоже де Бопрео, недоумевавшей, какая новая беда грозит обрушиться на ее дочь; он подал ей медальон, который ему вручил перед своей смертью Кермор, как средство найти ту, которую он искал так долго.
- Сударыня, - сказал он, - не была ли у Вас когда-нибудь в руках эта вещь?
При виде медальона госпожа де Бопрео вскрикнула. Перед ней поднялся целый мир воспоминаний; она вспомнила гостиницу на испанской границе и все подробности ужасной ночи. И, несмотря на то, что с тех пор прошли целые годы, несмотря на то, что вся жизнь этой благородной женщины могла бы служить образцом, щеки ее вспыхнули, она опустила глаза и наклонила голову как преступница.
- Сударыня, - тихо сказал ей Арман, - этот человек раскаялся, Бог его жестоко наказал и, умирая, он поручил мне испросить у Вас прощение… у Вас и у своей дочери.
Затем он, возвысив голос, обратился к г-ну Бопрео:
- Надо будет изменить свадебный контракт госпожи Эрмины, ввиду огромного богатства, которое она принесет своему мужу. Барон Кермор де Кермаруэ назначает своей единственной наследницей госпожу Эрмину де Бопрео, Вашу дочь в глазах закона.
Де Бопрео заглушил крик и взглянул на сэра Вильямса и остальных свидетелей этой сцены. Сэр Вильямс был ошеломлен. Баронессе де Кермадэк казалось, что она видит сон. Эрмина и ее мать дрожали как листья от осеннего ветра. Арман подошел прямо к баронету и измерил его взглядом.
- Вы были очень ловки, сударь, - сказал он ему, - и если бы я опоздал хоть одним днем, вы женились бы на Эрмине де Бопрео и двенадцать миллионов были бы в ваших руках.
Но сэр Вильямс был не такой человек, чтобы испугаться грозы; она могла ошеломить его на мгновение, но затем он снова поднял голову.
- Я не знаю, милостивый государь, - отвечал он, - что вам угодно называть моей ловкостью. Пять минут тому назад я и не подозревал, что у девицы де Бопрео есть приданое, я считал себя достаточно богатым, чтобы не думать об этом.