- В Пале-Рояль!
Карета быстро понеслась и остановилась перед Шато-д’О. Сэр Вильямс дал кучеру шесть франков и отпустил его. Сам же пошел пешком на улицу Валуа.
«А! - думал он дорогой.- У Рокамболя довольно хорошие способности, и я думаю, что сделаю из него что-нибудь, но он любопытен, плут… Он хотел узнать разгадку всего дела. Но разгадка эта - мое мщение, и только я один знаю все нити, связывающие тех, кого я ненавижу и которых мне выгодно уничтожить. Госпожа Рошэ и маркиза, герцог де Шато-Мальи и Арман, госпожа Маласси и Баккара… Между всеми этими людьми есть связь, все они - мои и псе попались в огромную сеть, которую я плету для них уже три года ежедневно и всечасно».
Вдруг сэр Вильямс остановился и стал прислушиваться к неясным и неопределенным звукам, которые по ночам выходят из гигантского города прямо к небу, как несвязный гимн или как нечестивая песня нового Вавилона,’ и он сказал сам себе:
- О, Париж, Париж! Ты настоящий Вавилон, настоящее поле сражения человеческих умов, настоящий храм, в котором зло имеет своих поклонников и своих жрецов; дух тьмы носится над тобою. Я хотел бы быть гением зла и летать коршуном над этим бурным морем человеческих страстей… О, Арман де Кергац! Ты, которого я ненавижу, как тьма ненавидит свет, ты был помешан в тот день, когда вызвал меня на борьбу.
Баронет пошел далее, обошел Пале-Рояль и, пройдя несколько улиц, он вошел в квартал Бреда и остановился при входе в сите Мартир. Намереваясь позвонить, он внимательно осмотрел верхние этажи дома, стоявшего по левую сторону сите. На пятом этаже он заметил в окне слабый свет.
- Хорошо,- сказал он,- кошечка ждет меня.
Он позвонил, чтобы разбудить сторожа сите, который дернул шнурок и, не выходя из Своей каморки, спросил номер дома, куда отправился так поздно баронет, потому что пробило уже два часа утра в церкви Лоретской Богоматери. Сэр Вильямс вошел в дом № 7 и поднялся по неосвещенной лестнице на пятый этаж. Там он постучался в дверь.
- Кто там? - Спросил женский голос.
- Тот, кого вы ждете,- отвечал сэр Вильямс.
«Надо признаться, - думал он, - эта будущая соперница госпожи Баккара живет немного высоко. Но завтра она спустится со своего чердачного царства на мягкие подушки коляски. Так идут дела сего мира!»
Дверь отворилась, и сэр Вильямс очутился, лицом к лицу перед дивным существом, какое едва ли могло создать воображение художника для изображения Магдалины еще не раскаявшейся.
VI.
Комната, куда вошел баронет, была непомерно мала и плохо меблирована. Это была, в полном смысле слова, приемная дебютирующей грешницы. Мебель, скупленная в разных местах, поблекшие занавеси, этажерки с поддельным саксонским фарфором и дешевым хрусталем, старый ковер, покрывавший крашеный пол; закопченные часы из композиции, изображавшие какую-то мифологическую фигуру и стоявшие под колпаком между двумя канделябрами такого же металла,- все это напоминало роскошь бедняка во всей ее наивной наготе.
Но неприятное впечатление при входе в это жилище исчезало при виде божества, жившего на этом копеечном Олимпе. Это была девица лет девятнадцати или двадцати, маленькая, нежная, с белокурыми волосами, с большими темно-голубыми глазами, как будто бы отражавшими голубое небо востока, с прелестными ямками на щеках и со стройною, гибкою талией. У нее были детские руки и ноги, ангельская-улыбка, превращавшаяся подчас в демонскую, и широкий, белый, слегка выдававшийся лоб, выражавший ум. Женни, так звали ее, была еще только что вылупившейся- бабочкой, расправляющей свои крылья; но по ее взгляду, по ее очаровательным, адски соблазнительным движениям, можно было угадать, как велик будет со временем размер этих крыльев и как могуч их полет.
В двадцатилетнем возрасте Женни уже знала все, что должна знать женщина, вступающая на убийственное поприще, на котором мужчина делается ее врагом, осажденным ею городом, жертвою, предоставленною адским богам, Прометеем, сердце которого будет1 растерзано Коршунами с розовыми ногтями. Она еще не научилась всему этому, но уже все угадала.
Шестнадцати лет Женни вышла из школы и очутилась сиротою, зависящею от старого, распутного плута опекуна, укравшего у нее все состояние и предложившего ей взамен его, свою руку и свой ревматизм.
Женни не имела тогда ни куска хлеба, она не знала жизни и потому приняла предложение. В семнадцать лет Женни узнала, что ее муж почти разорен фальшивыми спекуляциями, а так как в пансионе ее научили только играть на фортепиано и поселили в ней любовь к роскоши вместо строгих правил, и потому что есть натуры, которые от рождения склонны ко злу и неисправлены воспитанием, а молодая женщина была одною из этих натур, то она предалась злу с любовью и искусством.