Пятнадцать дней спустя они уже ехали по дороге в Нивернэ, где мы их теперь и застаем в пяти или шести лье от замка Маньи.
- Не будешь ли ты, милая Жанна, скучать в нашем уединенном замке и сожалеть о Палермской вилле? - спросил граф.
- О, нет! - отвечала Жанна.- С тобою мне везде хорошо.
- Если ты желаешь, душа моя,- сказал де Кергац,- мы проведем всю осень в Маньи и поедем в Париж в конце января.
- Ах, как бы я этого желала! - сказала Жанна,- Этот гадкий Париж всегда так темен, так печален! Он наводит на такие ужасные воспоминания!..
Арман де Кергац вздрогнул.
- Бедная моя Жанна,- сказал он,- я вижу морщину на твоем лбу и беспокойство в твоем взгляде… и я понимаю тебя…
- Нет Арман, ты ошибаешься, но знаешь, счастье так не надежно.
Жанна при этих словах ласково, но как-то грустно посмотрела на Армана.
- Ах, я помню, что и в Палермо ты иногда произносила ужасное, проклятое имя.
- Андреа! - воскликнула Жанна с трепетом.
- Да, Андреа! Ты говорила мне, что боишься адского гения этого человека. Боже мой! Если мы встретимся с ним здесь…
- Да,- проговорила графиня,- я говорила тебе это, мой милый Арман, но я была тогда точно в каком-то помешательстве, забыв, как ты благороден и силен. С тобой я могу жить повсюду, не опасаясь ничего.
- Ты права, дитя мое,- сказал ей растроганный граф,- я силен, чтобы защитить тебя, силен потому, что люблю тебя и что за меня Бог, который назначил меня твоим защитником.
Жанна устремила на своего мужа доверчивый взгляд женщины, вполне полагающейся на человека, избранного ею себе опорой.
- Я знаю,- продолжал Арман,- что брат мой Андреа принадлежит к числу тех людей, к счастью редко встречающихся, которые превратили наше общество в поле сражения, где они развевают знамя зла; знаю также, что его адский гений не скоро придет в уныние, что жестокая ненависть его ко мне усилилась еще больше от неудачи, когда он осмелился оспаривать тебя у меня. Но успокойся, дитя мое, приходит час, когда демон, утомленный напрасной борьбой, удаляется навсегда, и этот час, конечно, пробил для Андреа, потому что он оставил нас в покое и отказался от своего бесполезного мщения.
Помолчав немного, Арман прибавил:
На другой день после нашей свадьбы, мой ангел, я отослал через Леона Роллана двести тысяч франков этому недостойному брату и просил его письменно выехать из Франции в Америку, где бы он нашел забвение и раскаяние. Помиловал ли Бог эту грешную и непокорную душу - не знаю, но в продолжение четырех лет неутомимая полиция, которую я организовал в Париже с целью сделать хотя немного добра, и начальство над которой я предоставил, на время своего отсутствия, нашему доброму другу, Фернану Рошэ, доставила мне сведения, что мой брат Андре выехал из Франции и более не возвращался. Может быть, он умер.
- Арман,- прошептала молодая женщина,- к чему делать такие предположения.
Вместо ответа граф нежно поцеловал жену в лоб.
- Да,- сказал он, - к чему вспоминать о старом горе. Будем жить настоящим счастьем, воспитывая и заботясь о своем ребенке, а также будем помогать бедным и утешать страдающих.
Во время этого разговора графа и графини де Кергац почтовый экипаж мчался во всю рысь, как вдруг почтарь закричал «берегись» столь сильно, что привлек внимание молодых супругов и заставил их взглянуть на дорогу.
Какой-то человек неподвижно лежал поперек дороги.
- Поди прочь! - снова закричал почтарь.
Но человек этот не трогался с места, несмотря на то, что лошади едва не наехали ему на ноги. Почтарь, для избежания несчастия, круто сдержал лошадей.
- Этот человек вероятно пьян,- сказал де Кергац.
И, повернувшись к лакеям, сидевшим позади коляски, он прибавил:
- Жермен! Оттащи этого человека подальше от дороги и положи на такое место, где бы его не раздавили.
Лакей повиновался и подошел к лежавшему человеку.
Человек этот был одет в лохмотья; его лицо обросло бородой; казалось, он был без чувств.
- Бедный человек? - прошептала графиня, тронутая до слез.- Он, может быть, лишился чувств от голода.
И она, обратясь к одному из лакеев, быстро проговорила:
- Франсуа, достань скорее из сундука бутылку малаги и чего-нибудь поесть.
Арман вышел из коляски и подойдя к нищему, увидел, что это был почти молодой человек; его лицо, исхудавшее от страдания, сохранило следы необыкновенной красоты; борода и волосы были прекрасного белокуро-золотистого цвета, его расцарапанные босые ноги и загорелые руки имели изящные формы.
Граф посмотрел на этого человека и вскрикнул от изумления.
- Боже мой? - прошептал он.- Какое необыкновенное сходство! Можно подумать, что это Андреа…