На стенах не было картин, стулья были камышовые, в камине не было огня, несмотря на то, что была глубокая зима.
Когда кто-нибудь приезжал к г-же Шармэ, она выходила в зал, где был огонь; когда же она была одна, она не выходила из своего рабочего кабинета.
Однако в этом кабинете была потайная дверь, скрывающая тайну. Г-жа Шармэ хотела сохранить воспоминание о Баккара.
Часто вечером, в то время, когда она уже никого не ждала к себе, когда занятия попечительницы были окончены, когда ее слуги, или лучше сказать слуги бедных, уже спали, когда Глубокое молчание водворялось в этом обширном и холодном жилище, молодая женщина брала в руки свечу, дотрагивалась до пружины потайной двери и переносилась как во сне из своего рабочего кабинета в комнату, так же мало походившую на него, как рай на ад.
Это был будуар или, лучше сказать, спальня Баккара, точь в точь такая же, какой она была у нее на улице Монсей. Те же серые обои, те же занавеси с полосами фиолетового бархата, те же картины и портрет грешницы во весь рост, произведение знаменитого художника. Тут были ее часы, ковер и мягкие комфортабельные стулья; одним словом, вся кокетливая мебель той комнаты, в которой она однажды целую ночь любовалась на ее милого Фернана, лежавшего без сознания; на камине лежал медальон и кинжал.
Медальон она сняла с шеи Фернана в ту ночь, после которой его увели от нее, как вора, и этот предмет, так много говоривший ей, не допустил ее до сумасшествия.
Кинжал был тот самый, который она приставила к горлу Фанни, ее вероломной- служанки, в тот вечер, когда она ушла из лечебницы.
Когда Баккара входила в эту таинственную комнату, она крепко запиралась, зажигала свечи на камине, потом раздвигала ' альков кровати, за которым была видна большая продолговатая картина, изображающая Фернана Рошэ, лежащего закутанным в большую английскую шаль; юта шаль была та самая, которую она набросила ему на плечи на улице Сен-Луи, откуда его перенесли к ней, без чувств, на улицу Монсей.
Каким образом она достала ату картину?
Однажды вечером она отправилась подать помощь бедному художнику, гениальному молодому человеку, умиравшему с голоду в ожидании славы и известности. Бедный артист жил на шестом этаже в истопленной комнате. Там на кровати, у изголовья которой горели две погребальные свечи, лежало тело молодой женщины, которая была прекрасна и после смерти. Несчастный молодой человек, со слезами на глазах, снимал портрет с милого лица той, которую вскоре должны были унести от него навсегда; а так как в торжественные минуты жизни талант проявляется сильнее, разбитый горем любовник сделался великим художником, и покойница была воспроизведена на холсте с ужасающей и изумительной верностью.
Г-жа Шармэ вошла и сказала:
- Не спрашивайте, кто я, и позвольте мне поплакать вместе с вами и помолиться у ее изголовья, пока вы будете работать.
Она встала на колени и начала молиться; когда же пурпурные лучи восходящего солнца проникли в окна мастерской, мебель которой была продана для уплаты за лекарство умершей, живописец-закончил свое произведение, луч гения потух, душевная боль одолела его и он зарыдал.
Тогда молодая женщина взяла его за обе руки и сказала:
- Надо иметь возможность посещать могилу людей, Которых мы любили; не надо, чтобы та, которой через десять лет, вы воздвигли бы неразрушимый памятник своей известностью, была похоронена в общей могиле… Я любила, я страдала, как и вы; а все те, которые любили и страдали - братья… между собой… Примите это, брат мой, от вашей сестры…
И она протянула ему квитанцию от администрации кладбища, с распиской в получении тысячи франков за дозволение на вечное Место. Таким образом молодая покойница была похоронена приличий;
Спустя, два дня человек этот, будущий гениальный художник, стоял на коленях перед госпожой Шармэ и спрашивал, чем он может отблагодарить ее за то добро, которое она ему сделала.
- Послушайте,- сказала она,- сделайте для меня то, что вы сделали для себя. Существует человек, который умер для меня точно так же, как для вас умерла та, которую вы оплакиваете; однако он жив и счастлив… Этот человек однажды без чувств провел у меня ночь на моей постели, завернутый в шаль, которую я сохраняю, как святыню. Если бы вы видели его в продолжение часа, могли бы вы нарисовать его в той позе, как я вам описываю?
- Да, - отвечал художник с убеждением, свойственным таланту.
Через два дня после этого, вечером, в то время, когда Фернан Рошэ отправлялся со двора, за ним следом ехала карета; в этой карете сидел молодой живописец и его таинственная покровительница.