- Хорошее сравнение, дядюшка.
- Только это не секира, а кинжал…
- Очень хорошо!
- Кинжал, которым будет поражена она сама.
- Ее поразит Шерубин этим кинжалом?
- Нет, он передаст его маркизу, этому честному человеку, любящему свою жену.
При этих словах на лице барона появилась улыбка, от которой содрогнулся бы сам сатана.
XIV.
Когда Фернан Роша пришел в себя, он находился уже не на тем месте, где происходила дуэль; секунданты, противник - все исчезло. Он лежал на кровати в глубине алькова, где царил таинственный полумрак. Поставленная на камин лампа неясно освещала окружающие Предметы, которые раненый обвел удивленным взглядом. Ему показалось, что он находится в обширной спальне, роскошно убранной и которой он никогда ранее не видал. Прежде всего он увидел мебель, самую изящную, какую только могут изобрести фантазия и искусство: шкафы с позолотой, прелестные жардиньерки, мягкие кресла, покрытые серою шелковою материей, ковры, драпировки, занавеси, обои прекрасных узоров.
Это была спальня щеголихи, спальня какой-нибудь двадцатилетней герцогини, недавно вышедшей замуж. Все было щеголевато и пристойно в этой комнате и не было ничего такого, что заставило бы предполагать, что эта комната принадлежит женщине сомнительного поведения. В этом хорошеньком гнездышке было так много вкуса, роскоши и изящества, что если фея этого жилища была не герцогиня, то, по крайней мере, закулисная царица французской комедии. Фернан напрасно приводил на память самое отдаленное прошлое, он наконец уверился, что никогда не бывал Здесь. И однако же он лежал тут один, посреди совершенного безмолвия. Сделанное им движение вырвало из его груди болезненный крик. Эта боль озарила перед ним ярким светом все, что произошло. Он вспомнил дуэль, противника, секундантов, странное ощущение холода в то время, когда острие неприятельской шпаги проникло в его плечо. Он догадался, что его наскоро перенесли куда-нибудь. Несколько капель крови на подушке и перевязка на ране окончательно напомнили ему все случившееся.
Крик его, надо полагать, встревожил обитателей неизвестного дома, потому что близ кровати раздвинулась драпировка и к нему подошел на цыпочках толстый и плешивый человек серьезного вида, в синих очках, в черной одежде и в белом галстуке. Не говоря ни слова, человек этот взял руку раненого и ощупал пульс.
- У вас только одна не очень сильная лихорадка, - сказал он,- это хороший признак… Страдаете вы?
- Не очень,- отвечал Фернан, догадавшись, что имеет дело с доктором - только я сделал слишком резкое движение.
Доктор открыл плечо и поправил перевязку, которая немного сдвинулась с места.
- Надо лежать не шевелясь,- сказал он, - спокойствие необходимо для вас.
- Разве я опасно ранен? - спросил Фернан.
- Не опасно, отвечал доктор, - но довольно сильно, и я думаю, что продержу вас в постели, по крайней мере, дней восемь. К счастью, теперь зима, а для ран зима лучше лета.
- Позволите ли вы мне задать вам один вопрос?
Доктор утвердительно кивнул головой.
- Позвольте узнать, где я? В больнице?
- Нет.
- В таком случае, я, верно, у секунданта или у моего противника!
Милостивый государь, я не могу сообщить вам никаких сведений по поводу этого,- сказал доктор простодушно.- Я был призван к вам два часа тому назад. Вы лежали на постели одетым а кровь обильно лилась из вашей раны… Одна женщина, одна молодая дама, лет двадцати…,
- Моя жена! - воскликнул Фернан.
- Не знаю. Небольшого роста, блондинка, очень хороша собою.
- Это не Эрмина, - прошептал раненый,- у кого же я?
- Я ничего не знаю. Я видел, что эта дама обтирала кровь. С нею была только служанка.
- Но,- продолжал Фернан, вне себя от удивления, - здесь нет никого из мужчин?
- Нет.
- И вы не знаете, кто эта дама, у кого…
- Ее не называли при мне по имени; более я ничего не могу смыть вам.
«Какая странная тайна» - подумал раненый.
В это время портьера снова поднялась, и Фернан услышал легкие шаги по ковру: какая-то женщина вошла на цыпочках. Эта женщина произвела сильное впечатление на раненого. Таинственность приключения и нравственное расположение к восприимчивости, случившееся вследствие душевной тревоги, испытанной ям за несколько часов перед тем, наконец, дивная красота незнакомки много способствовали этому впечатлению.
Это было прелестное, маленькое создание, белокурое, как Мадонна Рафаэля, с глазами синими, как пучина морская, с округленным гибким станом, с маленькими ножками и ручками, похожими более на детские, нежели на женские.